– Как ты думаешь, Надя действительно может тебе напакостить? – спросила я.

Она поморщилась, будто я ляпнула глупость.

– Напакостить можно только тому, кто кого-нибудь любит. А я больше никого не люблю.

– А Рино?

– Рино уехал.

Я вспомнила о Деде и ее планах и испуганно воскликнула:

– Куда уехал?

Она взяла со стола листок и протянула мне:

– В детстве так хорошо писал, а теперь… Смотреть противно!

Я взяла листок. Рино сообщал, что ему все надоело, оскорбительно отзывался об Энцо и объявлял, что едет в Болонью к другу, с которым познакомился в армии. Все это заняло шесть строчек. О Деде – ни слова. Я читала записку с колотящимся сердцем: корявый почерк, орфографические ошибки, ни одной запятой… Что общего у этого парня может быть с моей дочерью? Даже родная мать признает, что он не оправдал ее ожиданий, а может, даже думает: то же стало бы и с Тиной, если бы ее у нее не отняли.

– Он уехал один? – спросила я.

– С кем же еще?

Я неуверенно пожала плечами, но она догадалась, чего я страшусь, и ухмыльнулась:

– Боишься, что он прихватил с собой Деде?

Я побежала к себе. Имма за мной. Я окликнула Деде, потом Эльзу – тишина. Я бросилась в комнату старших дочек: Деде лежала на кровати с красными от слез глазами. У меня камень с души упал. Наверное, она поговорила с Рино, и он ее отверг.

Не успела я произнести ни слова, как Имма, не заметив, в каком состоянии сестра, начала взахлеб делиться с ней впечатлениями от встречи с отцом. Деде в ответ бросила ей что-то грубое на диалекте, отвернулась и разрыдалась. Я молча призвала Имму не обижаться и как можно мягче сказала старшей дочери: «Я знаю, что это ужасно, но поверь мне, скоро это пройдет». Я потянулась ее погладить, но она оттолкнула мою руку, замотала головой и крикнула: «Что ты в этом понимаешь? Ты ничего не знаешь и думаешь только о себе и о своих бредовых книжках!» Она сунула мне тетрадный листок в клетку, вскочила и выбежала из комнаты.

Имма наконец сообразила, что происходит что-то нехорошее, и тоже заплакала. Чтобы она отвлеклась, я попросила ее пойти позвать Эльзу, а сама взяла листок: что за день, сплошные записки. Я сразу узнала красивый почерк средней дочери. Записка была адресована Деде. Эльза писала, что сердцу не прикажешь, что Рино всегда любил ее, и со временем она тоже в него влюбилась. Она понимает, что причиняет сестре боль, о чем сожалеет, но даже если она откажется от любимого человека, это ничего не изменит. Дальше шла выдержанная чуть ли не в шутливом тоне приписка, обращенная ко мне: Эльза сообщала, что бросает школу, что мой культ образования всегда казался ей глупостью, что не книги делают людей хорошими, хотя хорошие люди иногда пишут хорошие книги; вот Рино, например, хороший, хотя не прочитал в жизни ни одной книги, и ее отец хороший и пишет хорошие книги. Мое имя в перечислении хороших людей и хороших книг не фигурировало. Она тепло прощалась со мной и просила сильно не сердиться: Деде и Имма дадут мне все, чего она больше дать не может. Для младшей сестры она нарисовала сердечко с крылышками.

Я вне себя накинулась на Деде. Как она могла не знать, что затевает сестра? «Ты должна была догадаться, – кричала я, – должна была ее остановить! Ты, такая умная, позволила этой самодовольной девчонке тебя облапошить!» Я бросилась вниз, к Лиле.

– Твой сын уехал не один! Он увез с собой Эльзу.

– Эльзу? – Она смотрела на меня в растерянности.

– Да, Эльзу! Она несовершеннолетняя. Рино старше ее на девять лет. Я иду в полицию.

Лила рассмеялась, но не злым, а недоверчивым смехом:

– Вот ведь паршивец! Я его недооценивала! Оказывается, он свел с ума обеих твоих барышень! Лену, успокойся! Сядь. Если подумать, плакать пока не о чем.

Я на диалекте заорала, что не вижу поводов для веселья. Рино – негодяй, и я в самом деле иду в полицию.

– Иди, иди! Они там тебя заждались. – И она указала мне на дверь.

Я ушла, но отправилась не в полицию, а домой, прыгая через ступеньку.

– Говори сейчас же, куда поехали эти двое, – потребовала я от Деде.

Та испугалась. Имма заткнула уши руками. Я продолжала допытываться, пока не вытянула из Деде, что Эльза могла познакомиться с болонским другом Рино, когда тот приезжал в Неаполь.

– Знаешь, как его зовут?

– Да.

– Адрес, телефон есть?

Деде затрясло. Сначала она покорно отвечала на мои вопросы, но потом, очевидно, решила, что, хоть и ненавидит сестру больше, чем Рино, помогать мне ее искать – мерзость с ее стороны, и замолчала. «Ладно, сама найду!» – воскликнула я и принялась рыться в ее вещах, а потом и по всему дому. Наткнувшись на очередную вырванную страницу из школьного дневника с замечанием, я поняла, что кое-чего не хватает. Из ящика исчезли все деньги и все мои драгоценности, в том числе мамин браслет. Эльза давно положила на него глаз и постоянно то ли в шутку, то ли всерьез говорила, что бабушка, если бы догадалась составить завещание, оставила бы браслет не мне, а ей.

После этого открытия я с новой силой насела на Деде. В конце концов она дала мне адрес и телефон друга Рино и с ненавистью сказала, что я ничем не лучше Эльзы, потому что никого не уважаю. Я велела ей заткнуться и набрала номер этого самого друга, которого звали Морено. Я сразу начала с угроз – заявила, что мне известно, что он торгует героином, и мне ничего не стоит надолго засадить его за решетку. Но это не помогло: он клялся, что не знает, где Рино. Деде он помнил, а другую мою дочь в глаза не видел.

Я вернулась к Лиле. Открыла она, хотя Энцо был уже дома. Он усадил меня за стол и был сама любезность. Я сказала, что еду в Болонью, и грозно спросила, собирается ли Лила ко мне присоединиться.

– Зачем? Куда они денутся без денег? Вот увидишь: как только в кармане не останется ни лиры, сами вернутся.

– Сколько Рино у тебя взял?

– Нисколько. Он знает, что, если стащит хоть десятку, я его в порошок сотру.

– Эльза забрала все деньги, какие были дома. И мои драгоценности, – сгорая со стыда, пробормотала я.

– Хорошо ты ее воспитала.

– Прекрати, – вмешался Энцо.

Лила резко повернулась к нему:

– Нечего меня затыкать, что хочу, то и говорю. А то мой сын наркоман, мой сын неуч, мой сын неграмотный бездельник – всегда во всем виноват мой сын. А выходит, что воровка – ее дочь. Еще и родную сестру предала.

– Ладно, – сказал Энцо. – Я поеду с тобой в Болонью.

Мы сели в машину и ехали всю ночь. Я только что вернулась из Рима и еще не успела отойти от долгой дороги, а кошмарное событие лишило меня последних сил. Теперь, когда злое возбуждение немного улеглось, я чувствовала, что полностью выдохлась. Неаполь остался позади, мы выбрались на автостраду. За рулем сидел Энцо, и постепенно меня охватывало беспокойство за Деде, которую я оставила в ужасном состоянии, страх за Эльзу и жгучий стыд за то, что я так напугала Имму. Я была непозволительно груба с Лилой, забыв, что Рино – ее единственный сын. Я не знала, что мне делать: звонить в Америку Пьетро и требовать его немедленного возвращения или в самом деле идти в полицию. «Не волнуйся, сами во всем разберемся, – успокаивал меня Энцо. – Зачем ломать парню жизнь?» – «Я не собираюсь заявлять на Рино, – объяснила я. – Я просто хочу, чтобы они нашли Эльзу».