Это была правда. Я твердила, что сразу, как только найду дочь, вернусь домой, соберу чемоданы, и мы уедем – ни минуты больше не останусь в этом доме, в этом квартале, в Неаполе. «Еще и с Лилой поссорилась, – жаловалась я. – Какая разница, кто лучше воспитал детей и кто больше виноват. Не могу я больше».

Энцо слушал меня молча, а когда заговорил, принялся защищать Лилу, хоть и был на нее сердит. Он не упоминал Рино и связанных с ним проблем, но завел речь о Тине: «Когда умирает маленький ребенок, его просто больше нет, и рано или поздно ты с этим смиряешься. А когда ребенок пропадает и ты ничего о нем не знаешь, в твоей жизни все встает с ног на голову. Вернется Тина или нет? Когда? Какой мы ее найдем – живой или мертвой? Каждую секунду ты спрашиваешь себя, где она сейчас. Попрошайничает на улице с цыганами? Или живет в богатой бездетной семье? Или ее насилуют и продают фотографии и видеозаписи? Или ее убили, за большие деньги продали ее сердце, и теперь оно бьется в груди другого ребенка? А ее тельце закопали или сожгли? Или она сама от чего-то умерла сразу после похищения? А если ее не предали ни земле, ни огню и она растет где-то там, какой она станет? Узнаем мы ее, если встретим на улице? А если даже узнаем, кто вернет нам все, что мы с ней потеряли? Кто ответит за все, что с ней случилось, пока нас не было рядом, как будто мы ее бросили?»

Когда Энцо торопливо, но в то же время с трудом подбирая слова, говорил мне все это, я заметила в свете фар, что по щекам его катятся слезы. Он говорил не только о страданиях Лилы, но и о своей боли. Эта наша совместная поездка произвела на меня огромное впечатление; даже сегодня я не могу представить себе другого мужчину, способного так тонко сопереживать. Он признался, что все эти четыре года Лила ест его поедом, а потом стал расспрашивать меня о работе и о моих проблемах. Я рассказала ему о дочках, о своих книгах, об обидах, которые приходится терпеть от людей, и о постоянной борьбе за поддержку читателей. Я сказала, что не могу не писать, потому что, только когда пишу, чувствую, что меня не изгнали, а чтобы не изгнали, я должна постоянно защищаться от тех, кто считает меня бездарной назойливой бабой. «Эта публика жаждет отнять у меня моих читателей не из каких-то высших побуждений, а ради того, чтобы самоутвердиться за мой счет». Он восхитился тем, сколько сил я вкладываю в работу. «Ты увлечена своим делом, – сказал он, – и эта увлеченность удерживает тебя в том мире, который ты для себя выбрала. Благодаря ей ты выучилась, стала писателем, а главное – ты отдаешь работе все мысли и чувства, и она несет тебя по жизни. Несчастье с Тиной кажется тебе ужасным, ты вспоминаешь о ней с болью, но для тебя эта история давно в прошлом. А Лила все эти годы живет так, будто мир обрушился на нее, столкнув куда-то вниз, в пустоту, и она полетела, как дождевая вода в водосточную трубу. Она застряла там вместе с Тиной и теперь смотрит с ненавистью на все живое вокруг. Конечно, она сильная: изводит меня, кидается на тебя, говорит всякие гадости. Но ты не знаешь, сколько раз она ни с того ни с сего теряла сознание, когда просто мыла посуду или смотрела в окно на шоссе».

В Болонье никаких следов Рино и Эльзы не обнаружилось, хотя Морено, до смерти напуганный Энцо, с виду спокойным, но только с виду, послушно водил нас по заведениям, где, по его мнению, могли бы остановиться эти двое. Энцо без конца звонил Лиле, а я Деде. Мы оба надеялись услышать хорошие новости, но их не было. Меня снова охватило отчаяние.

– Надо идти в полицию, – сказала я.

– Подождем еще немного, – покачал головой Энцо.

– Рино совратил Эльзу.

– Не надо так говорить. Лучше присмотрись к своим дочерям. Постарайся понять, какие они на самом деле.

– Я только этим и занимаюсь.

– Не слишком успешно. Эльза готова на все, лишь бы побольнее уколоть Деде, а уж к согласию между собой они приходят, только когда есть повод поиздеваться над Иммой.

– Не вынуждай меня ссориться с тобой. Такими их видит Лила. Зачем ты повторяешь за ней всякие глупости?

– Лила любит тебя и восхищается тобой, она привязана к твоим дочкам. А я говорю, что думаю, и пытаюсь тебе помочь. Успокойся, найдем мы их.

В Болонье мы их так и не нашли и решили возвращаться в Неаполь. На подъезде к Флоренции Энцо в очередной раз позвонил Лиле.

– Деде хочет с тобой поговорить, но Лила не знает, о чем именно, – сказал он, положив трубку.

– Она у вас?

– Нет, у себя.

Я тут же позвонила домой, испугавшись, что что-то случилось с Иммой. Но Деде не дала мне и рта раскрыть.

– Я завтра же уезжаю в Штаты, – заявила она. – Буду учиться там.

Я постаралась говорить спокойно:

– Сейчас не время это обсуждать, но я обещаю при первой же возможности обсудить это с папой.

– Мама, пойми, наконец: Эльза снова переступит порог этого дома, только когда меня здесь не будет.

– Для начала надо выяснить, где она.

Деде вдруг перешла на диалект:

– Эта дрянь недавно звонила. Она у бабушки.

Итак, Эльза уехала к Аделе. Пришлось мне звонить свекрови. Трубку взял Гвидо, но, холодно со мной поздоровавшись, позвал к телефону жену. Аделе, напротив, была очень приветлива. Она подтвердила, что Эльза у них, и добавила: «И не одна».

– Она с этим парнем?

– Да.

– Можно мне к вам?

– Конечно, мы тебя ждем.

Я попросила Энцо подбросить меня до вокзала. Поездка была тяжелая: поезда опаздывали, я нервничала и все время думала об Эльзе: каким все-таки коварством надо обладать, чтобы втянуть в эту историю Аделе. Вот Деде не была способна ни на какие ухищрения, а Эльза шла на все, чтобы добиться своего. Разумеется, она заранее решила объявить мне о своих отношениях с Рино в присутствии бабушки, которая – они с сестрой прекрасно это знали – меня очень не любила. Во мне росла злость на дочь, поставившую меня в дурацкое положение.

В Геную я приехала на взводе, предчувствуя громкий скандал. Но Аделе встретила меня приветливо, да и Гвидо был со мной вежлив. Эльза – наряженная, как на вечеринку, и густо накрашенная – нацепила на руку браслет моей матери, а на палец – кольцо, которое ее отец подарил мне много лет назад. Она мне обрадовалась и нисколько не смутилась, как будто не понимала, что она такого сделала. Рино сидел молча, опустив глаза, и мне даже стало его жаль. На дочь я сердилась гораздо больше, чем на этого парня. Пожалуй, Энцо прав, настаивая на том, что участие Рино во всей этой истории минимально. В нем не было ни капли материнской жесткости, это Эльза заморочила ему голову и притащила к бабке с единственной целью – насолить Деде. Когда он поднимал на меня глаза, то глядел преданной собачонкой.

От меня не укрылось, что Аделе поселила Эльзу с Рино как пару: у них была одна комната на двоих, свои полотенца, и спали они вместе. Этой близости, легализованной бабушкой, Эльза не только не стеснялась, но выставляла ее передо мной напоказ. После ужина они, держась за руки, ушли к себе, и свекровь завела со мной беседу, стремясь выудить признание, что Рино мне не нравится. «Эльза еще совсем ребенок. Не знаю, что она нашла в этом парне, но надо помочь ей от него избавиться». Я не поддалась на ее провокацию. «Рино хороший парень, – ответила я. – Но даже если бы он был плохим, мы ничего не можем поделать, потому что она в него влюблена». Я поблагодарила Аделе за доброту и широту взглядов и пошла спать.