Перерывая последний, у самого края палатки спальник, Артем вконец изнемог от духоты. Тяжело сопя, обтирая ладонью щиплющий глаза пот и злясь немилосердно на всю эту ерунду, лезшую под руки, он тем не менее продолжал педантично шарить под и возле, как вдруг его слух поразило странное, но очень отчетливое шипение.

Дрожь холодными мурашками скользнула по позвоночнику.

На него шипели.

Или ему это показалось, померещилось в спертом воздухе палатки, где еще бродили перегарные пары? Не исключено, что и показалось, однако шипение, смолкнув, вскоре возобновилось, теперь еще более отчетливо и очень близко, а главное, было оно адресовано несомненно именно ему, Артему. Наглое омерзительное шипение, напоминавшее змеиное, хотя Артему, слава богу, пока еще ни разу не приходилось вплотную сталкиваться со змеями.

И потом, откуда здесь змеи? Если б что-то подобное и было, их бы обязательно предупредили. Он не помнил, водятся ли змеи на Волге. Наверное, почему нет, но не здесь же, не в большом селе, а где-нибудь в лесу или в степи. Тут же вспомнилась «Песнь о вещем Олеге» – красочная детская книжка с потрясной картинкой, которая, надо сказать, произвела на него, тогда маленького мальчугана, неизгладимое впечатление: великолепный князь в полном вооружении, в отливающем серебром шлеме, с огромным блестящим мечом и в золотящейся кольчуге попирал мощной ногой белый высохший конский череп, почти такой же, какой буквально позавчера отрыли на раскопе, – а оттуда, из пустой разверстой глазницы, извиваясь, выползала, смертоносно выгибая острую головку, чешуйчатая гремучая змея.

«И примешь ты смерть от коня своего…»

Непонятно, что тогда его больше потрясло – сам ли миг между жизнью и смертью, когда князь еще жив, прекрасен и могуч, но уже через секунду будет укушен-ужален… то ли сам вид роковой змеюки, олицетворявшей неумолимую судьбу, раздвоенный язычок, струящийся из раззявленной пасти. Невозможно было представить, что вот его, этого роскошного булатного князя, способна умертвить такая мерзкая тварь. Было в этом что-то несправедливое, даже постыдное.

Между тем подозрительное шипение продолжалось.

Беспокойно оглядываясь, Артем пытался понять, откуда это доносится, и вдруг испуганно застыл, в буквальном смысле окаменел – в неудобном повороте головы, на четвереньках, неловко скособочившись.

На него действительно шипели. Весьма вероятно, осуждающе. А еще вероятней – предостерегающе.

Так они и смотрели друг на друга: будущий знаменитый ученый на четвереньках и зелено-бурая змея. Приподняв клиновидную головку, она пошевеливала нитевидным раздвоенным язычком (как на той, давней картинке), то появлявшимся, то мгновенно исчезавшим в приоткрытой розоватой пасти.

В первую секунду Артему захотелось что-нибудь крикнуть, ну хотя бы «мама!» – такое давно забытое. Желание не совсем уместное и явно ниже его достоинства. Сдержался, не крикнул.

Дальше все произошло мгновенно.

Артема приподняло и выбросило наружу, подобно взрывной волне, слегка, правда, задев об опорный кол посреди палатки.

Досмотр был закончен.

Только очутившись в нескольких метрах поодаль, Артем сумел взять себя в руки. Он выпрямился и сделал вполне независимый, даже чуть скучающий вид, словно ничего не произошло.

На осиянной солнцем поляне царили воскресный покой и тишина, нарушаемые только гулом в Артемовой грудной клетке. И было очень, ну просто очень жарко, особенно в кирзовых сапогах и плотных брезентовых брюках, липкий пот обильными щекочущими ручейками стекал по лбу, по груди, спине и дальше по ногам.

Сомнений не было: змей и в самом деле настоящий. Даже довольно крупный. И шипел злобно, неподдельно, без дураков. Подмывало срочно куда-то бежать, что-то делать, звать на помощь, как же, в палатке – змея!

Хотя бы Валеру. Впрочем, почему именно Валеру? Нет, именно его в первую очередь, кого же еще?

Артем было бросился к калитке Николая (тоже, между прочим, мужик), за которой исчез Валера, но внезапно остановился – иконы снова напомнили о себе. Нужно было, пока обстоятельства благоприятствовали, не откладывая, срочно продолжить поиски. Валера – потом. Теперь на очереди был амбар, где хранились пожитки ребят, главным образом рюкзаки, чемоданчик Славы Лидзя, цветной баул с иностранной этикеткой Дмитрия-Билла. Там тоже нужно было непременно проверить.

Но – змея! Змею тоже нельзя было так оставлять. Могла ведь и в самом деле выползти, переползти, заползти, проскользнуть – и не только к Валере, но и к нему, и везде…

Артема передернуло.

Ничего, у него еще будет возможность продолжить поиски, он не сомневался, но в данный момент необходимо было прекратить весь этот страх и ужас. Немедленно.

Тут, на ровном, хорошо просматриваемом вдоль и поперек, достаточно безопасном месте, поросшем вытоптанной линялой травкой, вспомнился ему вдруг, впрочем, весьма смутно, давно, еще на первом курсе института, читанный роман, а может, повесть малоизвестного писателя про удава, сбежавшего из зоопарка. Но что такое удав по сравнению с простой средневолжской гадюкой (фу, мерзость! Еще и шипит к тому же!)?

Воспоминание тем не менее помогло Артему собраться духом – он решительно, широким шагом (хорошо, что в сапогах!) направился к калитке Николая, а потом и за калитку (правда, чуть менее решительно) – по узкой мощенной кирпичом дорожке, к добротному бревенчатому дому с петушком на крыше, к крыльцу с резными наличниками.

Хозяйство у Николая, он же Платоныч, что надо: и дом, и банька тут же во дворе, и сад-огород, в коих произрастало. Крыжовник – вот он, пожалуйста, вдоль дорожки, уже круглился зелеными ягодами. Артем не удержался, сорвал, оглянувшись, пару неспелых, но соблазнительных именно кислостью своей ягод, хрупнул, оросив нёбо кислющим, но приятно освежающим, взбадривающим соком.

Хозяин с Валерой сидели на террасе, на столе миска с плавающими в желтоватом запашистом рассоле солеными огурцами и почти порожняя, хотя и не до самого дна, бутылка водки. Оба раскраснелись и выглядели довольными жизнью.

– И кто это к нам пришел? – каким-то ехидным, но вполне вроде бы доброжелательным голосом произнес Валера. Глаза были красны и смотрели мутновато.

– Заходи-заходи, Артем, не стесняйся, – широко и радушно повел рукой Николай. – Выпьешь? – Он тяжело поднялся, достал из буфета третью рюмку, наполнил ее.

Коли уж налито – как отказаться? Хотя, честно говоря, он бы по такой жарище предпочел не пить. Однако ж взял – «Ваше здоровье!» – и огурчик вслед. Пошло недурно. Сразу вспыхнуло внутри, разошлось, расслабилось.

Он даже подумал: надо ли говорить? Он вдруг засомневался: а было ли? Да если и было – что такого? Как приползла, так и уползет. Змеи, они людей боятся.

И все-таки, вспомнив шипение и торчащую из-за деревянного настила, на котором лежали матрасы со спальниками, узкую зеленовато-серо-бурую головку, похожую на черепашью (бр-р-р!..), с извивающимся язычком, сказал, как бы ни к кому не обращаясь: