Российский МИД счел, что, поскольку доктрина напрямую русско-американских отношений не касается, русскому посланнику в Вашингтоне следует сохранять по этому поводу молчание и не проявлять никакой активности. Слова Мидлтона о том, что доктрина не направлена «исключительно против России», в Петербурге предпочли интерпретировать на свой манер, посчитав, что она направлена «исключительно против Англии».

Что же касается запрета на появление иностранных судов вблизи русских поселений в Америке, то довольно скоро протесты по этому поводу посыпались не только со стороны американцев, но и со стороны самой Российско-американской компании. Мысль о том, что русские промысловики смогут выжить за счет поставок из России, оказалась ущербной – слишком далеко находилась родина. В октябре 1823 года один из руководителей Российско-американской компании писал в центр:

Скоро кончился не только чай, но и хлеб. Ситуация стала невыносимой, и колонисты начали потихоньку снова торговать с американцами.

К началу 1824 года руководство Российско-американской компанией изменило свою позицию уже официально, поставив перед правительством вопрос о возобновлении связей с «бостонцами». Результатом переговоров России и США стало подписание не менее «экстравагантной» конвенции, чем предыдущий указ Александра I. С той лишь разницей, что на этот раз перекос был допущен в ущерб Российско-американской компании. Теперь американцам разрешалось не просто подходить к русским поселениям, но и заниматься ловлей рыбы, где им будет угодно. Более того, никто не учел, что в тексте договора, написанном на французском, слово pкche означает не только рыбную ловлю, но и всякого рода ловлю вообще, то есть в том числе и ловлю морских зверей, котиков и морских бобров, что наносило русским промысловикам немалый ущерб.

Запоздалые протесты Российско-американской компании ничего изменить не смогли. К тому же Петербург вообще иначе смотрел на данную конвенцию, видя в ней не коммерческий, а политический документ. Для политиков было важно, что конвенция впервые официально определяла разграничительную линию между владениями обеих держав. К тому же, согласно договору, пункт о «ловле» оговаривался десятилетним сроком действия, так что компании предложили не протестовать, а ждать истечения этого срока.

Что же касается американской стороны, то она не скрывала своего полного удовлетворения. Президент Монро особо обращал внимание на то, что, во-первых, Россия, подписав конвенцию, отказалась от притязаний на закрытое море; во-вторых, довольствовалась пограничной линией, проведенной по «очень высокой северной широте»; а в-третьих, предоставила американским коммерсантам право торговать с индейцами в течение ближайших десяти лет. Монро говорил: «…уступив нам в этих вопросах, особенно в том, что касается навигации, император проявил огромное уважение к Соединенным Штатам».

Ему вторил и государственный секретарь Адамс, отмечая, что конвенция произвела в общественном мнении США «самый желательный результат» и создала «настроение в пользу России».

Именно к этому периоду относится известное заявление Адамса о том, что он рассматривает обе страны «как естественных друзей». По-французски (на языке дипломатов) это звучало так: Je considиre les deux pays comme amis naturels.

Гармонию, случайно нарушенную указом Александра I, удалось полностью восстановить.

История русско-американских политических отношений содержит для непосвященного читателя немало удивительных сюрпризов. Трудно себе представить, но когда-то у создателя Священного союза Александра I в США была масса горячих поклонников из числа тамошних пацифистов, считавших идею русского императора «замечательной».

Шестнадцать американских обществ мира в различных штатах официально одобрили принципы Священного союза, а основатель Массачусетского общества мира Н. Уорчестер даже вступил по этому поводу в переписку с Александром Павловичем. В обращении к русскому монарху в апреле 1817 года американский пацифист восторженно пишет:

Император ответил американцу, пообещав и дальше крепить мир во всем мире. Более того, русская дипломатия попыталась привлечь на сторону Священного союза и официальные американские власти, аргументируя свое предложение тем, что это обезопасит США от агрессии со стороны Англии. Аргумент был весомый, но противоречил господствовавшей тогда в Вашингтоне идее о том, что европейская и американская системы должны держаться независимо друг от друга. В предельно вежливой форме и высказав немало комплиментов Священному союзу и самому Александру Павловичу, власти США от предложения отказались. По достоинству, однако, оценив сам порыв русских помочь американскому партнеру.

Совсем не случайно именно к Александру I США вскоре обратились за поддержкой, попросив императора стать третейским судьей в споре американцев и англичан относительно трактовки первой статьи так называемого Гентского договора, где речь шла об итогах войны 1812–1815 годов. Американские плантаторы, опираясь на статью договора, требовали от Великобритании возвратить им рабов, освобожденных англичанами в ходе боевых действий, или, как минимум, выплатить за них соответствующую компенсацию. Англичане, читая ту же статью, но по-своему, от этих требований отказывались.

О человеколюбии ни англичане, ни тем более американские плантаторы не говорили, обсуждался лишь вопрос о частной собственности и грамматике. Точно так же, опираясь на грамматику, решал вопрос и русский император, которому пришлось объяснять двум англоязычным державам точный смысл подписанного ими же документа.

То, что царь высказался в пользу США, а не Англии, прямого отношения к политике, конечно, не имело, но на климат русско-американских отношений это решение третейского судьи повлияло весьма позитивно. Отношения оставались ровными и конструктивными вне зависимости от того, кто находился в Белом доме или в Зимнем дворце. В своем ежегодном послании к конгрессу в декабре 1830 года (эпоха Николая I) президент США Эндрю Джексон констатировал:

С воцарением Александра II двусторонние отношения России и США только окрепли, благодаря как внутренней, так и внешней политике царя. В Вашингтоне по достоинству оценили и отмену крепостного права, и тот факт, что Россия присоединилась к декларации, осуждавшей торговлю негритянскими невольниками, и подчеркнуто дружелюбную позицию, занятую русскими во время войны Севера и Юга. Эта позиция недвусмысленно выражена в словах Горчакова: