вверх тормашкой. Вот предложили стать бакенщиком, и с радостью согласился. А если бы отверг предложение, что тогда? Пришлось бы складывать пожитки и ехать на новое место. Но кто покажет такую землю, где можно жить в стороне от всех? Или, может, пуститься в бега, как Гошка Гнедых со своим дружком Федором?

При воспоминании о Гошке перед глазами Евдокима сразу же возникло лицо чекиста, сидящего сейчас в теплой избе вместе с Натальей. Интересно, о чем он расспрашивает ее?

Евдоким перевел взгляд на Спиридона. Тот греб, раскачиваясь на сиденье, и река, обнимая лодку, с ласковым журчанием пропускала ее вперед. Спиридон нравился ему за спокойный и веселый нрав, желание помочь человеку в беде. Шишкин не философствовал. Он всегда работал, не покладая рук, и в этом была его высшая житейская мудрость. А, может, так и надо, подумал Евдоким. Вступить в колхоз — и все встанет на свои места. Но внутри него тут же что-то восстало, воспротивилось даже самой мысли об этом. Он признавал только тот труд, который доставлял удовольствие и сохранял независимость.

Крутых ждал охотников на берегу. У его ног сидела собака Евдокима. Канунников удивился тому, как быстро чекист подружился с ней. Ведь еще вчера она бросалась на него со злобным лаем. Крутых подошел к причалившей лодке и, увидев добычу, искренне удивился.

— При такой охоте ни пахать, ни сеять не надо, — развел в сторону руки чекист. Но тут же добавил: — В нашей стране животный мир — собственность государства.

Евдоким не обратил внимания на его слова. Охотники, сопя, втащили лодку на берег и пошли к избе. Чекист молча последовал за ними. Дом дышал жаром. Наталья только что посадила в печь хлеб и теперь прибирала со стола муку. С хлебом было трудно. Наталья пекла его из несеяной муки, и Крутых обратил внимание на то, как тщательно сметает она со стола каждую белую пылинку.

На кровати в одной распашонке лежал мальчик, смотрел на вошедших круглыми немигающими глазами. Спиридон улыбнулся ему и тот замахал ручонками, заскал ножками. Губы Евдокима дрогнули, на лице разгладились морщины. Сын стал осознавать окружающий мир, и отец все больше привязывался к нему.

Наталья удивилась столь раннему возвращению мужа, она ждала его к ночи.

— Порох сожгли, вот и вернулись, — пояснил он.

— Обед еще не готов, придется ждать, — заметила Наталья. Она вытерла стол влажной тряпкой и направилась к печке посмотреть хлеб.

Однако Спиридон засобирался домой. На улице становилось все теплее и он боялся испортить охотничьи трофеи. Да и время было горячее — в колхозе шла подготовка к пахоте и севу.

Крутых не стал возражать против отъезда. Он хотел еще раз по своим делам заглянуть в Луговое, повстречаться кое с кем из тамошних мужиков. Поглаживая ладонью клеенчатый портфель, он внимательно осматривал избу, словно хотел что-то прочесть на ее стенах. Он и так узнал здесь немало интересного. Эта поездка оказалась для него очень важной.

Евдоким вышел проводить гостей. Он был искренне рад их отъезду, чужие люди утомляли его. У лодки Спиридон попытался разделить уток, но Канунников жестом остановил его. Взял себе несколько штук, остальных отдал Шишкину.

— Не ерепенься, — резко сказал он. — Посчитай, сколь ртов сидит у тебя по полатям. Я себе еще добуду.

Спиридон переложил уток в свою лодку, но зато отдал Канунникову порох. Пожимая на прощанье ладонь Евдокима, Крутых сказал:

— Не получилось у нас разговора. А жаль. Но мы еще встретимся. Будь здоров.

Последняя фраза прозвучала загадочно. Евдоким так и не понял — подозревают его в чем-либо или Крутых просто хотел еще что-то выяснить.

После отъезда гостей Канунников ощутил в душе пустоту. Ему показалось, что его со всех сторон обложили капканами и он в них обязательно попадет. И даже время назначено, когда это случится, только он его не знает. Чекисты так просто не приезжают. Он сел на лавку спиной к столу и уставился взглядом в дверь. Молчание нарушила Наталья.

— Приезжий без вас допрос мне устроил, — осторожно произнесла она.

Наталья ожидала удивить этим Евдокима, но он спокойно, даже равнодушно сказал:

— Знамо, за тем сюда и наведывался. О чем расспрашивал-то?

— Часто ли приезжают к нам люди, не останавливался ли кто недавно. Ищет кого-то, а кого не говорит.

— О Гошке не спрашивал?

— Нет. И я не говорила. Кто его знает, какими делами он занимается. Зачем нам в них впутываться?

Евдоким с одобрением посмотрел на жену. Рассудительной, изворотливой стала Наталья. Догадливой, не по-бабьи мудрой. Все у нее в меру. Лишнего не скажет. Зато если вставит слово, то вовремя. И промолчит именно в ту минуту, когда нужно.

— Не скучно тебе здесь? — спросил Евдоким. — Я иногда думаю, может нам в село податься?

— Привыкла уже, — ответила Наталья. — Когда тебя нет, с сыном разговариваю. А ты дома, вместе на лавке сидим, в окошко смотрим. Скука и проходит.

Евдоким усмехнулся. Вспомнил, как плакала она вначале. Хотя в Оленихе у нее никого не осталось. Отец с матерью померли, брата революция занесла в Воронежскую губернию, в родное село он не вернулся.

Евдоким никогда не задумывался — любил ли он свою жену. Но сейчас остро чувствовал, как дорога и необходима она ему. Жена была его опорой. Без Натальи ему не за что было бороться, нечего утверждать в жизни. Она занимала ровно половину его мира. Для сына там еще не находилось места, его существование только начинало входить в сознание Канунникова.

Он ласково глянул на жену, взял ее узкую руку в свою большую сухую ладонь и положил себе на плечо. Наталья посмотрела на него, вздохнула и тихо произнесла:

— А съездить в деревню хочется. Давно не видела, как люди живут.

— Съездим. В Луговое и в Усть-Чалыш. — Он ткнулся головой в ее плечо и тут же отстранился, испугавшись внешнего проявления ласки. По его понятию, ласка только расслабляет человека, а ему расслабляться в этой жизни было нельзя.

Солнце клонилось к закату. Розовые лучи его легли на излучину Чалыша и, отражаясь от воды, падали сквозь окошко в небеленую избу. Снег стаял еще утром, мокрую траву обдуло ветром. На речной берег снова вернулась весна.

— День завтра хороший будет, — сказал Евдоким, глядя в окно. И, тоже вздохнув, добавил: — Надо идти кормить корову.

Он убрал ладонь Натальи с плеча и вышел из избы. Ветер дул с противоположного берега Чалыша, нес тепло. Земля отогревалась. Через неделю уже начнут пахать, подумал Евдоким. И вспомнил свою прошлогоднюю неудачу, когда полая