Новости обычно действовали Фрэнку на нервы. Периоды жары, нападения террористов. Все армии мира переключились на борьбу с терроризмом. Каких-либо серьезных межгосударственных столкновений, способных отвлечь военных от попыток выявить и искоренить террористов, не происходило. Однако большими успехами они, похоже, не могли похвастаться. Кто-то назвал терроризм многоголовой гидрой. В детстве Фрэнка террористов по большей части презирали. Наступили иные времена. Многие покушения совершались на тех, кто сжигал углеводороды, особенно самых богатых, которые делали это открыто. Автогонки, частные самолеты, яхты, контейнеровозы. Нынешние террористы, похоже, привлекали саботажников и даже борцов сопротивления, вступивших в схватку за Землю. «Ударный отряд Геи», «Дети Кали», «Защитники Матери-Земли», «Земля превыше всего» и так далее и тому подобное. Люди читали сводки о силовых акциях со смертельным исходом и лишь пожимали плечами. А что они себе думали? Какой дурак в наше время владеет частным самолетом? Уже летают дирижабли с отрицательным выбросом углерода, у них на боках есть солнечные панели, накапливающие больше электричества, чем требуется для рейса, излишки отправляют в СВЧ-диапазоне на наземные приемные станции по маршруту следования. Полет не потребляет, а создает энергию, так зачем нужны реактивные самолеты? Нет. Если кого-то шлепнули за полеты на них, туда ему и дорога. Кретинов, упрямо жгущих углеводороды, сбивают прямо в воздухе? Ну и что? Смерть из-за облаков – традиционный американский метод со времен Клинтона, Буша и Обамы, другими словами – с того самого момента, когда технология сделала его доступным. Народ злился, народ был напуган, народ не церемонился. Мир колебался на краю пропасти, требовались решительные действия. Государственная монополия на насилие неплохо работала в свою бытность, да только никто уже не верил, что она когда-либо вернется. Разве что в далеком светлом будущем. А пока – втяни голову в плечи, полагайся на везение. Не летай на частных реактивных самолетах, а лучше – не летай никакими самолетами. Такие полеты сродни блюду из говядины – слишком много риска. Когда вегетарианский гамбургер неотличим по вкусу, а упаковка говядины имеет наклейку «безопасность гарантирована» крупными буквами и отказ от претензий мелким шрифтом внизу, это говорит, что наступило другое время.

Как-то раз, возвращаясь под вечер из большого лагеря в Винтертуре, Фрэнк столкнулся на входе с Мэри Мерфи. Они перешли на другую сторону улицы и присели за столик в кафе. Еще светило солнце, принесли «кафи» с его приятным контрастом горечи и других ощущений. Опять эта странная женщина изучает его взглядом. Жизнь в тюряге не так уж страшна. За соседним столиком два зэка, не таясь, забивали косяк. Надзиратели не мешали курить траву, она успокаивала нервы. Охрана отворачивалась, даже когда зэки курили на тюремном дворе, чего уж говорить об улице. Трава действительно успокаивала нервы, поэтому к ней относились здраво. А здравость – главный принцип Швейцарии.

– Что-то много стало нападений на углеродных нарушителей, – заметил Фрэнк.

– Да. – Мэри сидела, потупившись в стеклянную чашку.

– Не ваши ли люди приложили руку?

– Нет, мы такими вещами не занимаемся.

Мэри не собиралась ничего признавать. У нее не было повода. Раз или два они приближались к мимолетным моментам духовной близости, к числу которых можно было причислить даже первую встречу у нее на квартире, однако теперь они отдалились друг от друга, заняв отстраненные, формальные позиции. Фрэнк перестал понимать, почему Мэри все еще приезжала.

– Почему вы ко мне приезжаете? – спросил он.

– Мне хочется знать, как у вас идут дела. – Мэри сделала паузу, отпив из чашки. – Кроме того, я хочу знать, где вы.

– А-а…

– Вы, похоже, стали спокойнее, но…

– Что но?

– Но вы как не от мира сего. Несчастны.

Фрэнк фыркнул в знак отрицания.

– Неправда.

– Много времени утекло.

– После чего?

– После плохих событий.

– Они не прекратились.

Мэри, похоже, потеряла терпение.

– Вы не можете в одиночку бороться со всем злом в мире. Даже пытаться не стоит.

– Я не пытаюсь. Это происходит само собой.

– Вам бы перестать читать новости, пялиться на экран.

– Я читаю «Молль Флендерс». С ней все было точно так же.

– Напомните, кто она.

– Персонаж романа Дефо. Сестра Робинзона Крузо.

– Ах, да. Припоминаю. Она выжила.

– Совершенно верно. Эти люди не ломали себе голову, как мы. Поворачивались лицом к Нарсуку. Не подозревали о существовании посттравматического расстройства.

– Либо оно было повсюду. Как воздух, которым они дышали.

– Разница все равно есть.

– Допустим. Однако насколько я помню, Молль Флендерс не пыталась вылечить от травмы весь мир. Людей не волновало, что происходило с другими.

– Но нас-то должно волновать, не так ли? В те времена люди мерли как мухи. Никто не стоял на месте. Сегодня мог умереть твой муж, завтра – твой ребенок. Теперь все не так. Смерть вряд ли настигнет вас и ваших близких, по крайней мере не сегодня.

– Моих настигла.

Эти слова сбили Фрэнка с ритма, он присмотрелся к Мэри повнимательнее. К тому, как она пьет из чашки. На ум пришла сцена во время их первого вечера. Фрэнк спросил Мэри о ее жизни, она вдруг взвилась на дыбы. Вопрос разозлил ее едва ли не больше самого факта похищения.

– Ладно, – ответил он. – Но все равно это не то же самое. Может быть, потому, что мы теперь больше знаем. Мы живем в одной большой деревне с восемью миллиардами соседей. Таков наш сегодняшний мир. Либо выкарабкаемся все вместе, либо никто не спасется. Поэтому нам не безразлично, что происходит с остальными.

– Если бы все это было правдой.

– А разве это не правда?

– Боюсь, множество людей не участвует в жизни глобальной деревни. Янус-Афина говорит, что образ деревни неудачен. Национализм снова поднял голову. Твоя семья – твой язык. Очерти вокруг себя границы, и жить станет проще. Деление на своих и чужих не пропало.

– Но это же неправильно.

– Возможно.

Фрэнк ощутил легкий укол раздражения.

– Совершенно неправильно. Почему вы так говорите? Хотите меня подразнить?

– Возможно.

Фрэнк метнул в Мэри яростный взгляд.

Она немного смягчилась.

– Вы слышали утверждение, что в реальной жизни мы знакомы с очень маленьким кругом людей? Таким же, как в ледниковый период?

– Сейчас другие времена. Мы лучше информированы. Обитатели пещер полагали, что, кроме них, существуют не более сотни-другой человек. Мы же знаем обратное, и мы это чувствуем.

– Пожалуй, – кивнула Мэри. – Восемь миллиардов человек, и все набились вот сюда. – Она постучала пальцем по груди. – Не удивительно, что здесь так тесно. Все перемололось в сплошную гигантскую массу. Слилось в ощущение неконкретности.