– По-моему, проблем нет. Бритта могла бы даже дать необходимую медийную огласку для борьбы с террористами и нейтрализации их замыслов. Если она требует закрытия атомных станций, то уж ни гражданская война, ни беспорядки ей не нужны. Ведь истинные экологи противостоят сурвивалистам-радикалам.

– Так вперед!

– Ты тоже, Ноам. Не забывай, что без денег Стэн работать не будет.

Часть четвертая

Башня

1

Сара благоденствовала.

Живот ее округлялся и уже хорошо угадывался под мягко облегавшей его тканью. Тело медленно и неуклонно расцветало, плечи, шея и щеки становились полнее, наливались новым соком, наполнялись нежным жирком, обычным украшением будущих матерей.

После приступов тошноты Сара ощущала неудержимый голод, который сменялся отвращением к пище; она воспользовалась беременностью, чтобы утолить свой аппетит. Она позволила себе лакомиться вволю и стала переедать. Ее округлости приводили Аврама в восторг. Ни один мужчина так не боготворил беременность жены. В огне его зрачков я угадывал множество оттенков: и пыл любовника, и гордость мужа, и нетерпение отца, и сочувствие самца, и облегчение вождя, и благодарность верующего. Беременная Сара воплощала триумф Бога и любви: каждый сдержал свое обещание. Аврам был преисполнен благодарности.

Пастухи единодушно ликовали. Они были рады, что избежали войн, заняв нераспаханные земли Киша, и решили, что счастье их господина – свидетельство обретенной безопасности и покоя.

Тосковала лишь поверженная Агарь. Природная доброжелательность склоняла ее к доверчивости, но ей хотелось гордо показывать своего сына Авраму и считать незыблемым свое положение второй жены, а когда она предавалась невольным сравнениям, они были болезненны. Ее беременность Аврам наблюдал издалека, но на беременность Сары взирал с восхищением, как на высочайшее действо, достойное самого пристального внимания. Своей женой он был увлечен, а Агари и Измаилу доставались лишь вежливость и уважение Аврама. Ни озлобления с его стороны, ни грубого слова, лишь прохладная сдержанность. В чем могла его упрекнуть Агарь? Разве что в том, чего он не делал…

Когда Сара освобождалась от семейных радостей, она отправлялась во Дворец ароматов. Между ней и Кубабой завязалась странная дружба, ни причин, ни последствий которой никто не понимал. Однажды мне сообщили, что царица уступила ей двоих целителей. Я знал, как невысоко она ценила своих лекарей, и был удивлен. Когда мы встретились с Сарой, я предложил ей свои услуги.

– Нет! – воскликнула она. – Если мне понадобится помощь, к тебе я обращусь в последнюю очередь.

– Но почему?

– Пощади мою стыдливость, Ноам. Ведь я щажу твою. Было бы чудовищно так перекроить наши отношения.

– Не доверяйся шарлатанам из Киша!

– Я не больна, я просто беременна.

Она нарочно напомнила мне мои слова, чтобы я оставил ее в покое. И добавила:

– Не волнуйся. Женщины из века в век рожали без твоей помощи.

Она перестала дурачиться, нахмурилась и пристально глянула мне в глаза:

– Ты на меня сердишься, Ноам?

– Я уже и сам не понимаю…

Я ответил чистосердечно. О чем я думал? Обо всем и ни о чем. Думал и так, и эдак. Я был уничтожен тем, что женщину моей жизни обрюхатил другой. Но во мне боролись многие чувства: печаль, подавленность, протест, ностальгия, бешенство, пресыщенность, унижение, отвращение… В моем мозгу орудовали, все никак не унимались острые ножи, и рана не затягивалась.

Дитя появилось на свет во дворце Кубабы, в царских покоях.

Когда у Сары начались схватки, она находилась в обществе государыни. Царица запретила ей возвращаться в поселение кочевников, тотчас созвала повитух и послала нам гонца. Пока мы с Аврамом добирались до места, роды уже закончились: Сара, взмокшая и осунувшаяся, качала корзинку, в которой клубочком свернулся младенец. К моему удивлению, Сара разрешилась от бремени с той же легкостью, что и Агарь, хоть ее бедра были куда менее пышны и вовсе не похожи на амфору.

Прежде чем взглянуть на дитя, Аврам кинулся к Саре и справился о ее самочувствии; она уверила его, что испытала лишь краткое недомогание, но уже оправилась; тогда он склонился к малышу и окинул его влюбленным взором.

Я ждал поодаль, не мешая супругам предаваться радости: их счастье меня тяготило. Вспомнив обо мне, Аврам подозвал меня и показал своего наследника. Признаюсь, меня не слишком интересовали черты его лица, но я инстинктивно отыскал глазами его ручку. Два крошечных лиловатых пальчика были сросшимися. Он унаследовал семейную отметину! Метку Аврама, Хама и мою… Уж не знаю почему, но это открытие меня опустошило. Силы меня покинули, кровь обратилась в воду, мышцы размякли. Я был не в силах вымолвить ни слова. Что я мог сказать? Эти сросшиеся пальчики снова похищали у меня Нуру: она отказалась от меня, чтобы произвести дитя; но мало этого, она продолжила мой род без моего участия!

Догадывалась ли она о моих мыслях? Нура внимательно на меня смотрела. Со страхом вглядывалась мне в лицо, боясь моей реакции. Тогда я собрал остатки сил, чтобы поздравить счастливых родителей.

Царица Кубаба подошла к нам, присела на край ложа и указала на спеленатого младенца.

– Каждый раз я безумно удивлялась, когда рожала. Целенький, совершенный ребеночек, с огромными глазами, с маленькими дивными пальчиками на руках и ногах! Я этого не забыла… И ведь безо всяких усилий, знай считай себе ворон. Бездельничаешь, пролеживаешь бока, и шмяк: готовый малютка! Особенно поражало меня, когда получались мальчики! Ведь я, девица, ничего не смыслю ни в волосатой груди, ни в писульке между ног – и вдруг смастерила мужчинку! Признаюсь, поначалу мне всякий раз казалось, что я лопухнулась: писуны и писуньи были так похожи, розовенькие, пухленькие, голенькие, чирикали как воробьи, лишь с крохотным различием под грудой белья. Но когда сыновья мужали и их грудь обрастала густой шерстью, когда и член у них достигал внушительных размеров, делался настоящим, от которого всем сплошная радость, тут уж я говорила себе: «Ну, Кубаба, ты потрясающая!»

Услышал ли младенец слова царицы? Он засмеялся.

– Замечательно! – воскликнула Кубаба. – У него есть чувство юмора.

Ребенок развеселился пуще прежнего. Милый слюнявый ротик растянулся до ушей, мальчонка лежал на спинке и сучил ручками и ножками, мотая головой в обе стороны и покатываясь со смеху. Его веселость передалась и нам. Не скрывал своих чувств даже суровый Аврам, непривычный к таким излияниям.

– Назовем его Исаак, – предложил он.

– Исаак мне нравится, – согласилась Сара.

– Почему Исаак? – спросил я.

– На нашем наречии это означает «он возрадуется».

Кубаба важно подтвердила:

– Отличная мысль: если вы дадите ему счастливое имя, он и будет счастлив.

Государыня склонила свое черепашье лицо к младенцу,