— Что ты делаешь? Пожалуйста, пойдем назад! — молила Чарити.

Но он дернул ее за руку и вытащил за дверь, и они оказались на чердаке, просторном, освещенном сполохами молний. В этом неверном зловещем свете казалось, будто что-то темное, громадное прячется по углам. Чарити совсем одеревенела от страха, и Рейн на руках донес ее до небольшой дверцы и поставил на ноги. Лицо его было едва различимым в колеблющемся бледном свете, но глаза горели как уголья.

— Я люблю тебя, Чарити. — Он сорвал с плеч сюртук и исчез за дверцей, которая вела на «вдовью дорожку». Вышел прямо в бушующую грозу.

— Когда ты вернешься… о Боже, нет! — Совсем рядом сверкнула молния, и ее шепот потонул в новом раскате грома. От ее заторможенности не осталось и следа. — Рейн! Вернись! Прошу тебя! Я согласна на все…

Его рубашка белела где-то впереди, во тьме. Он стоял, расставив ноги и расправив плечи, смело встречая гнев стихии. Струи дождя хлестали по лицу, ветер толкал его крупное тело. Он сумел обернуться к чердачной дверце, и на лице его, казавшемся призрачным в фантастическом свете молний, был вызов.

Она шагнула на скользкую деревянную дорожку, залитую дождем, — сердце у нее отчаянно забилось, замерло, застучало снова — и стала звать его, силясь перекричать рев бури, умоляя вернуться. Каждый раз, когда она выкрикивала его имя, раздавался удар грома… словно звонил по ее мужу как по покойнику. А он стоял, бросая вызов приметам, удаче, везению, самой природе и смерти…

На какое-то мгновение она потерялась, поддалась ужасу, стала тонуть в нем, захлебываться… продолжая цепляться за дверцу. Молния ударит в него… он умрет… так и не услышав от нее, что она любит его. В конце этой скользкой деревянной дорожки стоял и ждал Рейн, потому что его любовь к ней и желание освободить ее были сильнее жажды жизни.

Если он умрет, то зачем ей жить без него? И глупо жить вдали от него, если он останется в живых. Имело смысл только одно — пойти к нему, разделить с ним опасность, надежды и судьбу.

Она ринулась вперед по мокрой «вдовьей дорожке». Перильца скользили под ее руками, дождь бил в лицо, ветер рвал бальное платье, но она ничего этого не ощущала. Она преодолела последние несколько шагов и кинулась в его объятия. Глаза ей заливали дождь и горячие слезы, она подняла лицо.

— Я люблю тебя!

Волна восторга пробежала по его телу, ослабляя напряжение.

— Я люблю тебя! — крикнула она снова. И снова, и снова, с каждым разом все громче, все увереннее. — Я всегда любила тебя.

Руки его обвились вокруг жены, он притянул ее голову к своей груди, пытаясь защитить своим телом. Дождь и ветер хлестали их, а они стояли, бросая вызов приметам, и стихиям, и самой смерти… вдвоем.

Сколько они простояли так — несколько минут или часов? Вокруг были только струящиеся потоками воды лондонские крыши, и буря, а они обнимали друг друга, объединенные любовью.

Ветер ослабел — гроза стихала. Раскаты грома становились реже и тише, теперь можно было слышать шум дождя. Дождь сначала барабанил, потом стал шуршать по крышам, звякая по металлическим водостокам, шлепая по мокрым доскам «вдовьей дорожки».

— Чарити? — Казалось, даже голос у Рейна промок насквозь. — Что?

— Мы оба еще живы.

— Ты уверен? По-моему, так хорошо, как в раю!

— Не волнуйся, ангел мой, я совершенно уверен, что мы живы, — засмеялся он, приподнял ее лицо и коснулся губами рта. — Мы с тобой оба доживем до ста лет! — Это был прекрасный, жаркий поцелуй под холодными струями дождя. Потом он поднял ее на руки и осторожно понес обратно на чердак.

Перед винтовой лестницей ему пришлось позволить ей идти самой, но через каждые несколько ступенек он притягивал ее к себе в темноте и целовал до беспамятства. На третьем этаже он снова подхватил ее на руки и понес вниз.

— Они здесь! Наверху! — закричала в пролет лестницы леди Маргарет, завидев Рейна с Чарити на руках в конце коридора. Старуха опрометью кинулась им навстречу, но, увидев, что и внучка, и зять промокли до нитки, сообразила, что они были на крыше… в грозу! Она чуть не задохнулась. — Боже милосердный!

В следующее мгновение появилась, пыхтя и отдуваясь, леди Кэтрин.

— Где вас носило, скажите на милость? — Она нахмурилась, заметив, что с их одежды стекают струи, а с волос капает. — Мы с ума тут сходили от беспокойства!

— Да ну? — весело отозвался Рейн. — Как мило с вашей стороны проявить заботливость.

— Эта старая глупая цыганка, — продолжала леди Кэтрин, тыча пальцем в леди Маргарет, — столько мне понарассказывала про всяких джинксов и прочие ужасы, что я до сих пор сама не своя! Разумеется, я не поверила ни одному ее слову! Но гроза была такая ужасная…

— С вами все в порядке? — Глаза леди Маргарет встревожено перебегали с лица внучки на зятя и обратно. То, что Рейн нес Чарити на руках, старуха явно истолковала в самом мрачном смысле и сразу поспешила принять меры: подняла руку, намереваясь сделать тайный цыганский жест, но Чарити помешала ей.

— Бабушка, мы больше не будем делать ничего подобного под крышей этого дома. — Она ласково сжала ее руку и, глядя прямо в глаза, добавила: — Нам с Рейном это не нужно. Мы больше не будем привораживать везение, а станем жить своей жизнью.

Тут леди Маргарет заметила, как сияют счастьем лица ее внучки и зятя, и поняла, что все между ними отныне решено. Чарити выбрала здравый смысл, логику и рациональное видение мира, и ничего поделать с этим нельзя. Молодые люди вышли за пределы сферы ее влияния.

Слезы навернулись ей на глаза. Она чуть пожала в ответ руку внучки и выпустила ее.

— Если не хотите заработать воспаление легких, то вам надо сию секунду снять с себя мокрую одежду, — буркнула она.

Рейн засмеялся, лукаво поглядывая на старуху.

— Я и сам так думаю. — И он внес Чарити в их спальню. Леди Кэтрин поспешила прикрыть за молодыми дверь и обернулась к леди Маргарет. По сморщенным щекам суеверной старухи катились слезы.

— Что с ними будет, с нашими детьми? Что скажешь, злюка старая?

Леди Кэтрин подошла к ней и взяла за руки.

— Все с детьми будет хорошо, ворожея-энтузиастка. Пойдем-ка, я уговорю Эверсби, чтоб он принес нам с тобой немного бренди.

В темной спальне Рейн опустил Чарити на середину их огромной кровати и тут же набросился на нее.

— Рейн! — Она, смеясь, отталкивала его. — Что ты делаешь? Улыбка его стала еще лукавее, и, невзирая на протесты, он еще сильнее прижал ее к кровати.

— Разве это не очевидно? Или ты хочешь сказать, что я делаю что-то не то? — Он прикоснулся губами к прохладной нежной коже ее плеча и, целуя и покусывая, стал двигаться вдоль ключицы к ямке у шеи.

— Но мы с тобой совсем мокрые.

— Но ты мне нравишься такой. Или ты забыла?

Она задохнулась, когда его горячие ладони уверенно двинулись по мокрому шелку, так плотно облегавшему изгибы ее замерзшего тела.