высказаться и — с той же улыбкой — сказал, что еще мало обладать перечисленными выше качествами. Нужно знать меру и не ошибаться в последовательности их применения.

Я ушел от него, окрыленный надеждами, и по дороге домой встретил ту самую женщину, которая уже раз избегла своей участи только благодаря моему неумению правильно располагать своими данными. Я собрал весь запас имеющегося у меня мужества и совершенно непринужденно сказал, приподнимая шляпу:

— Мадам…

Я был ошеломлен той легкостью, с какой она мне пошла навстречу, бедная и милая жертва женской беспомощности.

— Чего еще? — спросила она весело, не подозревая, что рискует поставить меня в тупик.

К счастью, я нашелся и ответил:

— Чашка чаю в комнате старого холостяка, вероятно, не произведет на вас дурного впечатления?

Признаюсь, я не отдавал себе отчета в безрассудной дерзости своих слов — вот что делает с нами желание.

— О, нисколько! — воскликнула она смеясь, — нисколько! Возьмем извозчика?

Извозчика… Как часто бывает, что самое обыкновенное, грубо-реальное слово сразу возвращает нас к полному, ясному сознанию действительности.

Что она может подумать? Как она может отнестись к предложению почти незнакомого человека повезти ее, молодую женщину, к себе на квартиру, где он может с ней сделать если не все. то, во всяком случае, очень многое?

Я решил пресечь могущие зародиться в ее мозгу ненужные опасения и сказал:

— Вы, конечно, не думаете, что я предлагаю вам что-нибудь дурное?

— Ну конечно, — отвечала она совсем весело, — чашку чая… и так далее. — И она запела: — И так далее, и так далее…

Ее веселость показалась мне подозрительной.

Я осторожно взял ее под руку и шепнул:

— Не надо нервничать… дорогая…

— Что-о?! — Она рассмеялась громче, чем следовало.

Меня покоробило.

— Не надо нервничать, дорогая, — твердо сказал я. — Знакомство только тогда красиво, когда обе стороны одинаково смелы и равно не боятся своих поступков.

— Извозчика скоро возьмем? — перебила она, вероятно задетая моим замечанием о недостатке смелости.

Я помог ей сесть, сказал извозчику адрес и, пожимая ее локоть, мягко объяснил, что я не хотел ее обидеть.

— Ведь смешно же, — стараясь быть возможно более простым и понятным, заговорил я, опять-таки удивляясь той кристальной ясности, железной логике и вместе с тем гуманности, которые звучали в каждом звуке моего голоса. — Смешно… Не поехать к мужчине потому, что он может из этого вывести не совсем лестное для ваших взглядов заключение.

— Да ведь едем? — растерянно спросила она.

Меня немного поразила ее непонятливость.

— Едем… Ну конечно, едем… Вы меня не понимаете. Для меня важно, чтобы не было этого запоздалого раскаяния, этих сцен — ненужных и одинаково тяжелых для нас обоих…

— Ну уж, пожалуйста, — с заметным неудовольствием сказала она. — Не беспокойтесь…

— Я-то не беспокоюсь, — добродушно ответил я. — А вот у вас-то сердечко, небось, стучит… Стучит?.. Признайтесь.

— Ничего не стучит, нечего глупости болтать.

В ее голосе мне послышалось что-то болезненное.

Надо было спешить, чтобы не дать овладеть ее мыслями безнадежному и беспочвенному страху перед последствиями нашего экстравагантного приключения, перед всеми бесконечными предрассудками лицемерно-дикого общества.

— Милая, — возможно спокойнее и мягче сказал я. — Милая. Не надо этого… Ну, чего вы боитесь? Уж не мамы ли?!

— Нет у меня никакой мамы, — буркнула она. — Отстаньте…

Она довольно грубо вырвала руку и уткнулась в угол пролетки.

Увы! Худшие из моих ожиданий начинали оправдываться… Она собиралась плакать. Сделав над собой невероятное усилие, я придал своему голосу оттенок добродушного, чуть-чуть комического недоумения и воскликнул:

— Это еще что?! Живой мамы нет, так мертвую вспоминать надо? Только ей, бедной, и дела, что на том свете о нас убиваться: «Вот, мол, моя доченька до чего дошла — к первому встречному потащилась, косточки мои старые, волосы седые порочить…» Так, что ли?..

Вместо ответа она рванулась вперед и изо всех сил ткнула извозчика в спину.

— Стой! — крикнула она не своим, хриплым голосом. — Стой!

И выскочила на мостовую раньше, чем извозчик остановился.

Разумеется, я хотел последовать за ней, но она так замахала зонтиком, что я невольно остановился и, не вылезая, спросил:

— В чем дело, дорогая?

— Только подойди! — ответила она, продолжая нелепо махать зонтом. — Только подойди… проклятый!..

И, подобрав юбки, бросилась к проезжавшему мимо порожнему извозчику.

Через минуту ее не было видно.

Странное, нелепое создание…

Теперь я даже думаю, что она была не совсем прилич-. на, но тем более непонятно — какой я мог сделать промах? Игра была безукоризненна.

Положительно, в обращении с женщинами есть какой-то, все еще непонятный для меня, секрет.

Положительно.

Юмористическая библиотека «Сатирикона».

1912, выпуск 53

Лидия ЛЕСНАЯ

Жрица искусства

Неизвестно, чем она была до сих пор.

Но теперь она — героиня,

Потому что ее муж — антрепренер.

Жалуясь второму простаку

На тоску.

Она томно падает поперек дивана

И стонет: «Голубчик, достаньте мне

Где-нибудь

Гюго де Монпасана».

«Новый Сатирикон». 1916, № 27

В антракте

Он был в первый раз у меня в уборной,

Принес туберозы и пьяные вишни.

Суфлер сказал зло:

«Я здесь, кажется, лишний», —

И пошел сплетничать — небритый, черный.

Мы знали без суфлера хорошо наши роли:

Он был так нежен. Я так покорна.

А пьяные вишни — сладки, сладки до боли,

И пахло туберозами в моей уборной.

«Новый Сатирикон» 1916, № 46

Чайная роза

Он дрожал.

Он был как в бреду, как в угаре.