там!

Вы наши отцы, а мы ваши дети.

От холода не попадая зубом на зуб,

станем голые под голые небеса.

Берите, милые! Но только сразу.

Чтоб об этом больше никогда не писать.

«Новый Сатирикон», 1915, № 35

Мое к этому отношение

Май ли уже расцвел над городом,

плачет ли, как побитый, хмуренький декабрик, —

весь год эта пухлая морда

маячит в дымах фабрик.

Брюшком обвисшим и гаденьким

лежит на воздушном откосе,

и пухлые губы бантиком

сложены в 88.

Внизу суетятся рабочие,

нищий у тумбы виден,

а у этого брюхо и все прочее —

лежит себе сыт, как Сытин.

Вкусной слюны разлились волны,

во рту громадном плещутся, как в бухте.

А полный! Боже, до чего он полный!

Сравнить если с ним, то худ и Апухтин.

Кони ли, цокая, по асфальту мчатся,

шарканье пешеходов ли подвернется под взгляд ему,

а ему все кажется: «Цаца! Цаца!» —

кричат ему, и все ему нравится, проклятому.

Растет улыбка, жирна и нагла,

рот до ушей разросся,

будто у него на роже спектакль-гала

затеяла труппа малороссов.

Солнце взойдет, и сейчас же луч его

ему щекочет пятки холеные,

и луна ничего не находит лучшего.

Объявляю всенародно: очень недоволен я.

Я спокоен, вежлив, сдержан тоже,

характер — как из кости слоновой точен,

а этому взял бы да и дал по роже:

не нравится он мне очень.

«Новый Сатирикон», 1915, № 38

Лунная ночь

Пейзаж

Будет луна.

Есть уже

Немножко.

А вот и полная повисла в воздухе.

Это Бог, должно быть,

дивной,

серебряной ложкой

 роется в звезде-ухе.

«Новый Сатирикон», 1916, № 49

В. Я. Брюсову на память

Брюсов выпустил окончание поэмы Пушкина «Египетские ночи».

Альманах «Стремнина»

Разбоя след затерян прочно

во тьме египетских ночей.

Проверив рукопись

построчно,

гроши отсыпал казначей.

Бояться вам рожна какого?

Что

против Пушкину иметь?

Его кулак

навек закован

в спокойную в обиде медь.

«Новый Сатирикон», 1916, № 51

Интернациональная басня

Петух однажды,

дог

и вор

такой скрепили договор:

дог

соберет из догов свору,

накрасть предоставлялось вору,

а петуху

про гром побед

орать,

и будет всем обед.

Но это все раскрылось скоро.

Прогнали

с трона

в шею

вора.

Навертывается мораль:

туда же

догу

не пора ль?

Между февралем и октябрем 1917

Сергей МИХЕЕВ

Песенка

Я оплáчу неутешно

Обманувшую

Весну.

Я сегодня

Утону…

Утону в его глазах —

Мне кругов бросать не надо…

Зажигай же, мать, лампаду —

Как невеста, я в цветах…

Я отраву приняла

У весеннего Распятья,

Нету ей противоядья:

Яд — любовь его была…

Я отраву приняла…

Если ж милый ждать устанет.

Беспощадна буду я —

Ему виселицей станет

Шея белая моя!

«Новый Сатирикон», 1916, № 26

Леонид МУНШТЕЙН

Эпиграммы разных лет

Леонид Андреев

Быстро критикой любезною

Был отмечен мой талант…

Возмущался страшной «Бездною»

 Сам Буренин-обскурант.

За его поход воинственный

Я сказал ему: «Мерси!»

С быстротой почти единственной

Стал я славен на Руси!

Я обласкан «Альманахами»,

Есть и дом и капитал…

Красным смехом, злыми страхами

Всех пугать я насмерть стал.

Мой читатель, задыхаючись.

Трепетал во тьме густой…

Не пугался, усмехаючись.

Только дедушка Толстой!..

Что теперь мне крики вздорные!

Что мне публика, печать!

Никакие маски черные

Мне не могут помешать!

Избалован комплиментами,

Я забыл тоску свою:

Вместе с пьяными студентами

«Гаудеамус» я пою!

Александр Блок

Ты поэт-символист, одуванчик…

Но дыхание правды — сгубя

Бледно-кукольный твой «Балаганчик» —

Отрезвило немножко тебя…

Брось былые смешные гримаски —

И найдешь ты правдивые краски,

И порвешь с декадентами блок,