– Да, сегодня он правит бал! – пылко добавил Беллмейн, вскинув руку смущенного исполнителя главной роли. – Орландо!

– Да, да, слава Орландо! – поддержал нестройный хор голосов.

Только сам молодой Антрим все еще выглядел растерянным. Взглянув на него, Кэролайн удивилась тому, каким измученным он казался. На бледном молодом лице горели глаза, по-прежнему отражавшие оттенок гамлетовского безумия. Невозможно было, видимо, настолько вжиться в эту роль, в ее саморазрушающие страсти, а потом легко отбросить их, словно это было всего лишь театральное обличье, не затронувшее души.

Миссис Филдинг захотелось подбодрить молодого артиста, но она не знала, как это сделать. Это был его мир, не ее. Возможно, все великие актеры так страдают? Можно ли сыграть подобную трагедию на одном актерском мастерстве и таланте, не вкладывая душу, не пытаясь вжиться в образ до тех пор, пока он не станет на какое-то время собственной жизнью?

Кэролайн оглянулась на Джошуа, но тот разговаривал с другим актером, и ей не хотелось его отрывать.

Раздался стук в дверь, и на пороге появился человек с подносом, уставленным бокалами с шампанским.

* * *

Сидя рядом с Джошуа в двуколке, везущей их домой по притихшим улицам, Кэролайн испытывала усталость, но на душе у нее давно не было так умиротворенно… Женщина вдруг с удивлением осознала, как давно потеряла покой. Она проводила слишком много времени, глядя в зеркало и видя в нем то, что ей не нравилось, страшилась этого и мысленно приписывала мужу чувства, порожденные собственным страхом.

Он был очень терпелив, выдержав период ее эгоцентризма. Или, может, он ничего не заметил? Это была гораздо менее приятная мысль. Но стоило ли обижаться, если Джошуа не заметил ее сомнений и переживаний?

Конечно, не стоило! О чем тут думать? Она ведь тоже не замечала его чувств… Задумалась ли она хоть на мгновение, как трудно ему было войти в ее семью и, сознавая, что у него никогда не было своих собственных детей, видеть ее дочерей и внуков? Они могли научиться любить его, но иной любовью. Сущность родственной принадлежности настолько важна, что… Насколько важна? Мария Эллисон обзавелась семьей и прожила всю свою зрелую жизнь, заключенная в таком ледяном аду одиночества, который Кэролайн даже не могла вообразить. Она лишь мельком представила тот ужас, но не имела понятия, что он мог бы сделать с нею со временем. Протяженность времени невозможно было воссоздать мысленно: оно включало в себя удручающие перемены, истощение, постепенное угасание надежды…

Теперь миссис Филдинг стало гораздо понятнее, что так печально повлияло на личность старой дамы. Но что побудило Эдмунда Эллисона стремиться к зверским удовольствиям? Какие дьяволы взяли верх над его душой и изуродовали ее, оставив ему лишь благопристойную человеческую маску?

Этого она никогда не узнает. Ответ похоронен вместе с ним, и лучше уж сейчас предать этот ужас забвению, позволить ему отойти во мрак прошлого, закрыв его новыми обнадеживающими воспоминаниями.

– Он великолепно сыграл, правда? – раздался тихий голос Джошуа из темноты двуколки рядом с миссис Филдинг.

Несмотря на разделявшую их одежду, ее толстую накидку и его пальто, Кэролайн сразу почувствовала, как он напрягся в ожидании ответа.

– О да, – честно признала она. – Но я сомневаюсь, что эта роль сделает его счастливым.

Ее муж долго молчал; затем наконец все-таки спросил:

– Что ты имеешь в виду?

Женщина поняла, что надо постараться как можно точнее выразить свою мысль, не превратив ее в легкомысленный лепет. Нельзя было запинаться и бормотать что-то, пытаясь передать свои интуитивные ощущения, иначе, запутавшись в них, можно сбиться с верного пути.

– Он сумел передать ужасающее понимание страданий Гамлета, – начала она. – Точно он сам столкнулся со своеобразным видом безумия, увидел его воочию. Не уверена, способна ли я поверить, что такое можно изобразить, просто обладая богатым воображением. Придание чьим-то кошмарам нового образа, вероятно, возможно, но их не воплотить без личного сопереживания, без какого-то личного соприкосновения с безумной реальностью. И эта реальность не покидала его еще долго после того, как упал последний занавес.

Двуколка быстро ехала по ночным улицам. Случайные фонари других экипажей на мгновение выхватывали их из темноты и тут же проносились мимо и исчезали.

– Ты так думаешь? – спросил Филдинг.

В его голосе не прозвучало ни малейшего неодобрения.

Супруга немного придвинулась к нему и сама почувствовала чуть большую близость.

– История свекрови заставила меня понять многое из того, чего я прежде не замечала. И в частности, какой ущерб может повлечь за собой жестокость, особенно когда этот ущерб хранят в тайне от всех, делая недоступным для исцеления. Талант – это великий дар, и, безусловно, мир нуждается в талантливых людях, но важнее быть добрым. Талантливый или одаренный человек может заставить людей как смеяться, так и задуматься, и, вероятно, даже обогатиться в духовном смысле. Но именно великодушие дарит радость. Я не пожелала бы никому из своих любимых стать успешным артистом, если б это призвание могло испортить или омрачить его жизнь.

Джошуа мягко накрыл руки женщины своей ладонью и слегка пожал их.

Двуколка пошатнулась, заворачивая за угол, и вновь покатила прямо.

Актер развернулся к жене, подался вперед и с особой нежностью поцеловал ее губы. Его теплое дыхание овеяло ее щеки, и она, подняв затянутую в перчатку руку, коснулась пальцами его волос.

Мужчина вновь поцеловал Кэролайн, и она смелее прижалась к нему.

Получив письмо от Кэролайн с адресом второго продавца фотографий и открыток с той же Хаф-Мун-стрит, Питт, сдерживая сильнейшее раздражение, отправился с Телманом повидать этого выжигу.

– Ничего подобного! – возмущенно заявил торговец, стоя за своим прилавком и со злостью взирая на полицейских, которые ворвались в его лавку и уже этим принесли ему заметный убыток. – Я продаю только приличные и благопристойные открытки; вот, сами гляньте, их не стыдно показать любой леди!

– Я вам не верю, – коротко бросил Томас. – Однако мы легко сможем это выяснить. Я выставлю у вашей двери пост, и наш констебль будет проверять все, что вы продаете. И если все так благопристойно, как вы заявили, то через месяц-другой мы узнаем все доподлинно.

Лицо продавца побелело, заблестевшие глазки прищурились.

– И тогда я принесу вам извинения, – насмешливо закончил суперинтендант.

Владелец лавки злобно, но едва слышно выругался себе под нос.

– Итак, – резко сказал Питт, – если вы еще разок взглянете на эту фотографию, то наверняка сможете сообщить мне, когда сами приобрели ее, как много копий продали и кому именно, мистер…

– Хэдфилд… Как я могу упомнить всех, кому продавал их! – Голос торговца сорвался на возмущенный визг.