– А что насчет Дэвида? Странно, что он оставил мальчика одного.

– Не стоит его за это винить, Юстас. После войны он терпеть не мог Лондон; его заботили только охота и рыбалка – особенно после смерти Берил. Он всегда проявлял доброту к Дезмонду, но… Наверное, вполне естественно, что он был разочарован. Ему хотелось сына, который мог бы составить ему компанию. Пожалуй, они друг друга не понимали.

Юстас подумал, что в мире не так уж много людей, которые «понимали» других так, как их понимала Бланш. Она видела хорошую сторону в любом человеке и о каждом могла сказать доброе слово. Наверное, именно поэтому он здесь и оказался – какая ирония!

– Надеюсь, с этим вскрытием быстро покончат, – сказал он. – Неприятно думать, что Дэвид лежит где-то на холодной кушетке в Маллейге.

Той ночью Юстас лег пораньше и спал на все том же мучительном матрасе так крепко, что наутро сам не мог в это поверить. Следующий день выдался совершенно пустым – рядом с Гленэллихом не появилось ни одной живой души. Полиция «освободила» оленью тушу еще вчера вечером, после того как животное освежевали и тщательно осмотрели. Все утро Макшейл провел за его разделкой, а потом по распоряжению Юстаса раздал мясо арендаторам, снимавшим домики вдоль берега. В субботу Джоан Хоуп-Фординг тоже убила оленя. Его можно было употребить дома или куда-нибудь отослать, даже несмотря на то, что одно из бедер оказалось испорчено пулей; впрочем, Макшейл сразу же сделал все, что было в его силах. Юстас по-детски радовался рассказу охотника о том, как ему пришлось выхватить «у леди» ружье и повалить животное выстрелом в шею как раз перед тем, как оно успело скрыться за горизонтом.

Во вторник появился констебль Лэнг. Он привез свидетельство регистратора и спросил, как быть с покойником. Почтовая лодка, в которой прибыл Лэнг, привезла также телеграмму от Дезмонда – он был согласен с Бланш насчет похорон, – и телеграмму от мистера Кристендема, сообщавшего, что он отправился на север и надеется быть в Гленэллихе на следующий день. Это слегка взволновало Юстаса – он помнил о своих неосмотрительных попытках выведать у старого адвоката информацию о семейных делах.

Однако когда мистер Кристендем появился в Гленэллихе, он был с Юстасом вежлив и глубоко ему сочувствовал; очевидно, у него вообще не было никаких подозрений. К счастью, Джоан Хоуп-Фординг уехала за день до этого, и ни Юстас, ни Бланш не лили по ней слез. От прокурора и полиции не поступало никаких сигналов – разве что Лэнг старался помочь с похоронами и делал все, что было в его власти.

Дэвида похоронили в среду. Юстас с Бланш были тронуты, наблюдая за тем, как абсолютно все мужчины, женщины и дети, обитавшие в Гленэллихе, обрядились в «пристойный траур» и пришли посмотреть, как владелец поместья обретал вечный покой под руководством пресвитерианского пастора. Юстас чувствовал, что сам стал едва ли не главным объектом народного любопытства, однако он не встречал на себе враждебных взглядов; было ясно, что эти люди безоговорочно приняли его историю; естественно, воспоминания Дональда, Макшейла, доктора Кеннеди и констебля Лэнга сыграли в этом значительную роль. Юстас был благодарен прокурору и начальнику полиции за то, что они держали свои подозрения при себе.

На похоронах другие родственники не присутствовали; впрочем, их никто и не ждал. Лорд Бэрреди и Дезмонд не могли приехать в силу старости и болезней, Генри Карр послал телеграмму, что на данный момент он один на службе и не может надолго отлучаться, а остальные… слишком уж далеко ехать на запад Шотландии. Юстас был единственным мужчиной, представлявшим семью на похоронах, и оттого острее ощущал важность роли «главы семьи», которую ему предстоит сыграть в будущем.

Бланш помогала Хардингу, Дональду и двум горничным собирать вещи – на все ушло двое суток. В четверг все, включая мистера Кристендема, покинули Маллейг в 2.15 дня, а рано утром вышли из поезда на Кингс-Кросс.

Юстас заскочил домой, бросил вещи и поспешил на Перл-стрит. Джилл еще спала, но тут же поднялась и через десять минут уже завтракала, набросив кимоно на пижаму. Завтрак миссис Холлбоун любезно приготовила на двоих.

– Прямо как муж с женой, – сказала добродушная хозяйка, с нежной улыбкой глядя на свою любимую квартиросъемщицу. – В толк не возьму, почему… а, ладно; им, глядишь, виднее.

Джилл жадно слушала историю Юстаса и отмахнулась от мнения прокурора.

– Если бы они и вправду решили, что это сделал ты, то не дали бы тебе уехать, – объявила она. – А теперь им до тебя уже не добраться – по крайней мере, без экстрадиции, или как это там называется.

Юстас рассмеялся.

– Шотландия – не такая уж заграница, – сказал он, – хотя и делают они все по-своему. По уму, как мне кажется, – сказал он с ужимкой. – Ну, на самом деле, думаю, ты права. Но все равно пару недель мне надо быть осторожным – может быть, за мной шпионят… И вот еще что: не распространяйся об этом, моя милая – ни в «Вальтано», ни где-нибудь еще.

Джилл страстно его поцеловала.

– Дурак. Естественно. Больше мы об этом не вспоминаем. Просто расслабимся и будем ждать, пока нам не поднесут все на блюдечке. Но раз уж ты вспомнил про «Вальтано»… отпразднуем?

Обе идеи Юстас нашел замечательными; отпраздновать в «Вальтано» можно было, не отвлекаясь на лишние раздумья, и они так и поступили. А что касается ожидания – кроме него, ничего не оставалось; но как протянуть до того момента, когда блюдечко действительно принесут? Пятьдесят фунтов, которые достались Юстасу от Говарда, уже растрачены, и пока не умрет бедняга Дезмонд, ожидать, по сути, нечего. За дату его смерти Юстас поручиться не мог. Зато мог последовать совету Бланш и нанести племяннику визит – чтобы и самому посмотреть, как обстоят дела. Однако вопрос о деньгах оставался нерешенным. Перед Юстасом открывалось большое будущее, а потому он не хотел продолжать зарабатывать обманом, но о Джилл нужно как-то позаботиться, иначе ей придется устроиться на работу…

Был, конечно, его маленький счет в банке, откуда он брал только фиксированную прибыль. А раз будущее обеспечено (или почти обеспечено), счет этот можно разморозить и пустить на насущные нужды, пока не принесут «блюдечко». Но… характерная для северян предусмотрительность была у него в крови, и сейчас она подсказывала, что не стоит трогать свой единственный источник нормального существования. В конце концов, сказать, что будущее «почти обеспечено» – не то же самое, что знать это наверняка, когда на то есть