В последние годы пара стала реже появляться на публике вместе. Возможно, это отражает охлаждение их отношений, но причины могут быть и совсем иными: Ли Соль-чжу часто бывает беременна, и детей у Кима и Ли сейчас уже несколько, так что первая леди может быть просто слишком занята материнскими обязанностями.

Наконец, возвышение Ким Чен Ына привело к тому, что на политической арене появилась и его сестра Ким Ё-чжон. Вообще трое детей Ко Ён-хи от Ким Чен Ира, всегда росли дружно и, насколько известно, сейчас тоже держатся вместе. Однако старший брат Ким Чен Ына не слишком увлекается политикой и, кажется, не очень-то и стремится в ней участвовать. А вот сестра Ким Чен Ына примерно с 2015 года постоянно присутствует на публике в официальном качестве. В начале 2018 года именно она прилетела в Южную Корею, чтобы вести (или, по крайней мере, контролировать) там сложные переговоры по разрешению очередного – не первого и не последнего – «ядерного кризиса». Она также сопровождала своего брата на саммиты в Сингапуре и Ханое с президентом США Трампом. Из официальных сообщений известно, что Ким Ё-чжон является заместителем заведующего отдела ЦК, а из неофициальных все больше похоже на то, что она стала одним из ближайших советников своего брата по вопросам внешней политики.

Кстати, интенсивные переговоры с США во многом курировались еще одной влиятельной женщиной – Чхве Сон-хи, которую в 2019 году назначили заместителем министра иностранных дел КНДР и которая на протяжении десятилетий занималась именно американским направлением северокорейской дипломатии. Чхве Сон-хи, правда, не происходит из Семьи Ким, хотя, конечно, происхождение у нее вполне наследственно-элитарное: ее отец был начальником секретариата Ким Чен Ира.

В целом же северокорейская политика остается делом мужским – в отличие, кстати, от северокорейского бизнеса, в котором именно женщины играют огромную роль.

Демографическая история Южной Кореи весьма любопытна. Еще в 1960 году рождаемость в стране находилась на «естественном» уровне 6,1 рождений на женщину, но в 2018 году Южная Корея стала первой страной мира, в которой общий показатель фертильности пересек отметку 1,0, опустившись до 0,98 рождений на женщину. Так что там с полным основанием заговорили о демографической катастрофе. Низкая или сверхнизкая рождаемость характерна для большинства стран Восточной Азии, и в этой связи возникает вопрос: а как же обстоят дела с рождаемостью в Северной Корее?

Руководство КНДР всегда относилось к демографическим проблемам достаточно серьезно. Хотя колебания демографической политики обычно не афишировались, они были весьма значительными. Интересно, что эти зигзаги удивительным образом напоминали колебания, которые испытывала демографическая политика Юга. Не будет особым преувеличением сказать, что в вопросах демографии северяне имитировали действия южан, но только с отставанием в пять – семь лет. Неясно, было ли это сознательным подражанием, реакцией на достаточно сходные проблемы или же результатом того, что и на Севере, и на Юге, в общем, имели некоторое представление о мировых тенденциях в демографической политике и старались, так сказать, не отставать от века (склонен думать, что действовали все три фактора).

В первом приближении в демографической политике Северной Кореи можно выделить три этапа. На первом – от основания северокорейского государства в 1948 году и до середины 1960-х годов – северокорейское правительство в целом поощряло рождаемость. На втором этапе – с середины 1960-х и до конца 1990-х – политика была нацелена на ограничение рождаемости и снижение темпов роста населения. В последние 20 лет, с конца 1990-х годов, государство в целом вернулось к политике поощрения рождаемости, но по объективным причинам оно не в состоянии обеспечить этой политике минимально необходимую материальную базу, так что на практике политика эта сводится, скорее, к риторике.

Корейская война 1950–1953 годов привела к огромным демографическим потерям. Численность населения КНДР снизилась на 1,1 млн человек: с 9,6 млн в начале 1950 года до 8,5 млн в начале 1954 года. Из этого числа примерно половину составили погибшие на войне (как на фронте, так и при бомбардировках северокорейских городов американской авиацией), а другую половину – беженцы, ушедшие в южную часть страны (в период 1945–1953 годов на Юг ушли более миллиона человек, из них около половины – осенью и зимой 1950–1951 годов). Поэтому правительство КНДР поначалу активно поддерживало высокую рождаемость. Эта поддержка часто носила пропагандистский характер, но иногда за ней стояли и реальные действия: в первые послевоенные годы в КНДР была создана впечатляющая для такой бедной страны система медицинского обслуживания.

Для КНДР 1950-е годы стали временем беби-бума. В те времена рождаемость была близка к естественному уровню, то есть к тому уровню, который существует, когда все женщины вступают в брак в раннем возрасте и не пользуются средствами контрацепции. В случае с КНДР общий коэффициент плодовитости (полное потомство женщины за детородный период) составлял шесть рождений на женщину – таким же он был тогда и в Южной Корее. Понятно, что население Северной Кореи в то время стремительно росло. Любопытно, что тогда многим в руководстве КНДР даже такие темпы роста казались недостаточными. В марте 1963 года Ким Ир Сен сказал, например: «В условиях нехватки трудовых ресурсов, при сохранении нынешних темпов роста населения представляется невозможным найти то количество рабочей силы, которое требуется для расширения производства».

Однако где-то около 1965 года официальное отношение к высокой рождаемости изменилось. Связано это было, скорее всего, с двумя обстоятельствами. Во-первых, темпы экономического роста стали снижаться, причем это снижение в первую очередь затронуло сельское хозяйство. Во-вторых, можно предположить, что на КНДР влияние оказали и новости из Южной Кореи, где правительство Пак Чон-хи в это время как раз начинало разворачивать активную кампанию по ограничению рождаемости. Поэтому, когда в 1975 году Ким Ир Сен в своей речи вновь затронул вопросы демографии, он более не призывал и дальше увеличивать рождаемость, а, наоборот, жаловался на излишне высокую рождаемость и признавал, что рост населения является бременем для страны и увеличивает расходы бюджета. К тому времени кампания по ограничению рождаемости уже шла полным ходом, хотя любопытно, что писать в открытой прессе о ней было запрещено (почему, неясно, но в КНДР в категорию секретной информации часто попадают достаточно безобидные вещи). Собственно говоря, сам факт проведения такой кампании выявил американский демограф Николас Эберштадт, еще в начале 1990-х проанализировавший статистику численности населения, которую ему тогда вполне официально передали северокорейские государственные органы. Однако только после 2000 года стали появляется материалы об этой забытой кампании.

Борьба с многодетностью тогда велась в КНДР как традиционными, так и специфическими для Северной Кореи способами. С одной стороны, врачам было предписано вести пропаганду контрацептивов, а с другой – многодетных родителей в начале 1970-х могли подвергнуть и критике на собраниях в их «организации». В школах велась активная пропаганда: детям объясняли, что многодетность создает проблемы и для страны, и для семьи. Кампания по снижению рождаемости на Севере оказалась такой же удачной, как и на Юге: около 1970 года рождаемость стала быстро снижаться. Правда, в обоих случаях нельзя с уверенностью сказать, было ли это снижение результатом усилий правительства или же, что вероятнее, просто отражало общие перемены в обществе, в первую очередь – урбанизацию и рост образовательного уровня женщин.