С помощью своих подлых служанок (все женщины дома были у нее в полнейшем подчинении) госпожа Аа-мес выследила место твоего укрытия и выслала к тебе двойника князя Бакенсети, дабы тебя выманить. Теперь ты видишь ее ужасающий умысел?! Все случилось так, как она задумала. После того как жестокосердный Апоп пронзил ножом то самое сердце, которое любило его более, чем любое другое в этом мире, он озаботился тем, как сохранить порядок в городе. Известие об убийстве номарха могло бы вызвать бунт. Надо было сделать так, чтобы известие об этой смерти не распространилось. Азиаты заняли все покои, круг посвященных в случившееся был скован страхом немедленного умерщвления. Даже я, изувеченный горем, под воздействием царского приказа согласился молчать. Слух удалось запереть в клетке. Но так не могло продолжаться долго, и тогда решено было вызвать двойника. Апоп велел ему изобразить Бакенсети и остался доволен. Теперь на троне сидит существо, еще недавно боявшееся показаться на людях при свете дня, как какая-нибудь крыса. Но не он, не поддельный князь, худшее из бедствий. Она, она, твоя мать, коварная госпожа Аа-мес получила всю настоящую власть, и ничто не может противиться ее слову. Она добилась, чего хотела, хотя в начале пути ее замысел мог показаться просто смешным. Она заставила сойтись в поединке и царя, и верховного жреца, и множество других достойных людей, и бросила тебя, своего сына, в горнило схватки, как бросают чистильщики каналов кусок окровавленного мяса крокодилам, чтобы они собрались в одном месте, где их легче перебить.

Но достичь власти и властью распорядиться – это разные вещи.

За короткие дни своего господства она сумела настроить против себя всех, кроме служанок, которые преданы ей даже больше, чем ее коротконогие собаки. Апоп отбыл, убедившись, что город спокоен и считает, что его номарх здравствует. Реха показали с балкона толпе два раза, этого хватило. Слуги или в самом деле поверили, что ничего не произошло, или решили, что безопаснее делать вид, что поверили. Это было разумно после той беседы, что была у каждого с царем.

Страшная головная лихорадка изводила меня все эти дни, и я многое открыл, частично благодаря мудрым подсказкам верховного жреца Птахотепа. Я лежал на голом полу в своем доме и мысленно мстил этой кровавой женщине, и страдал от бессилия, и ждал, когда придут за мною, дабы истребить как ближайшего из друзей подлинного князя. Мне следовало бы бежать, но я не желал, мне не нужна была жизнь, где нет Бакенсети, а вместо него царит ночная женолюбивая обезьяна, на пару с изящной коброй. Первые дни я был огражден от опасности именно тем, что должно было послужить поводом к моему истреблению. Моей тесной дружбой с бывшим князем. Появляясь рядом с Рехом прилюдно, я как бы подтверждал его подлинность. Каждый раз я предавал своего друга, первый раз по приказу Апопа, а после уж по приказу грязной заговорщицы. Сердце мое умерло, и только надежда на месть заставляла меня еще ходить по земле. Да, я был бессилен и не знал, как преодолеть охрану, которой окружила себя и Реха госпожа Аа-мес, зная всеобщую к себе и к нему ненависть. Но однажды ночью ко мне явился Нахт, лекарь Бакенсети, и поведал следующее. По ночам госпожа Аа-мес в тронном зале учит своего любовника княжеским манерам. Поскольку никто не должен видеть этих уроков, они там одни, без охраны. Остальное ты знаешь.

Ты вправе судить меня.

Ты сын моего господина, значит, и мой господин.

Если бы ты знал, как я рад, что ты жив и здоров, хвала богам, в которых ты веришь!

О, я не просто уничтожил змею, но тем же ударом вырвал сына Бакенсети из лап гибели! Разве это не награда мне за мою верность!

Мне осталось сделать последнее. Отдать тебя в руки друзей. Пусть я погрешу в данном случае против Апопа, он слишком много отнял у меня, чтобы я доставил ему еще и этот подарок.

Я бы хотел оставить тебя в своем доме, но мне не уберечь тебя от злых недругов. Я слишком слаб.

Толстяк Тнефахт медленно, с трудом опустился на колени и поклонился, тяжко дыша, до земли мальчику с завязанной тряпками шеей, примостившемуся в углу большого кресла. Лицо у него было бессмысленное, взгляд тусклый.

По знаку поднявшегося визиря в комнату вошли четверо слуг.

61

Верховный жрец Амона-Ра Аменемхет очень изменился за те дни, что прошли после бескровного, но победоносного изгнания гиксосского гарнизона и принародной казни могущественного «царского брата».

Отправив в ночь быстроходную лодку с преданными монстрами, верховный жрец сразу же попал в полосу тяжелого душевного сомнения. Чем далее, тем сильнее мучило его ощущение, что он нисколько не подобен мощной статуе, уверенно попирающей землю каменными ногами, как о нем твердили все вокруг, и не только льстецы. Ему, наоборот, казалось, что он становится все более легок и парит над землею, ничуть ее не касаясь, не имея в ней никакой опоры. И любой сильный порыв ветра зашвырнет его за гряду западных гор.

Многочисленные слуги-уши и слуги-глаза доносили ему о мерах правящих братьев по новому устроению городской жизни.

Собиравшийся начинать скрытное наступление против зарвавшихся братьев, верховный жрец вынужден был отступать, причем самым очевидным, заметным даже для непосвященных, образом. Еще немного, и начнут колебаться мелкие жрецы и бесчисленные служки, питавшиеся, как хлебом, непоколебимой уверенностью в величии и непобедимости господина своего Аменемхета. Не имея возможности что-либо предпринять в мире реальном, верховный жрец перенес свои усилия в мир молитв и уединенных размышлений. И значительно чаще, чем обычно, стал он посещать свою строящуюся могилу.

Забравшись в самую ее глубину, велев потушить все факелы, он подолгу стоял там на коленях, уперев голову в каменный пол. Только когда он находился в этой позе час или больше, ему начинало казаться, что он видит какой-то просвет в клубах тьмы, что заволокли его душевный горизонт. И именно в этом положении он услыхал шаги у себя за спиной. Шаги были громкие, решительные, властные. Мало кто смел беспокоить его святейшество в этом месте, а если смел, то приближался трусливо семеня, а тут же… Этот человек шел не быстро, но ровно, то есть не останавливаясь, чтобы осмотреться. Он не спешил, значит, был уверен, что успеет сделать все, что задумал, и никто не посмеет ему помешать.

Он принес с собою непрошеный свет – большой смоляной факел полыхал под самым потолком гробницы. Он остановился в нескольких шагах за спиною согбенного Аменемхета, не говоря ни слова, считая, что он и так уже возвестил о своем появлении.

Верховный жрец не двигался. Нет, он уже вернулся из своих надмирных странствий, но поза, в которой он находился, вполне подходила и для размышлений о вещах сугубо сиюминутных. Кроме того, поза эта как бы охраняла его.

Вторгшийся в гробницу непрошеный гость не решался двинуться дальше, внутрь этой согбенной неподвижности. Наступила полная тишина. Желтое пламя бесшумно плавало по поверхности черного кулака на вершине факела.

Наконец Аменемхет пошевелился, явно подчиняясь не логике создавшейся ситуации, а какому-то своему, внутреннему ритму. Не торопясь, совершая все движения так, словно никого чужого поблизости не было, он встал. Глаза его все еще были закрыты, это должно было говорить о том, что он все еще не готов, после картин духовного «над», узреть фигуры ничтожного «здесь». На самом деле Аменемхет просто продолжал растягивать время. Он все еще не был уверен, что правильно понял смысл этого неприятного и, главное, неожиданного визита.