у нас есть минут двадцать, этого должно хватить. Потом вернется Зенон, будем пить чай и завтракать. Да садись ты, Максим, не стой. Я же видел по твоему лицу, что ты не боишься. Кстати, потом расскажешь, почему ты не испугался. Я же видел, что ты даже усмехался. Расскажешь потом, почему был уверен, что меня завалишь. Не поверю, что ты только из-за шлепок так самонадеян стал. Что-то в моем поведении тебе дало сигнал и ты поверил, что можешь меня победить. Мне нужно выявить его и избавиться от него, потому что я не имею права такие сигналы подавать.

Не громкая уверенная речь. Подбор слов, анализ ситуации, выводы. Да кто он такой?

— Ну что ты залип, Максим? Неужели ты и правда настолько ограничен, что считаешь всех качков тупыми придатками штанги? Разочарую, мы только выглядим тупыми, а на самом деле, например я могу до двадцати сосчитать не используя даже пальцы рук и ног!

Диоген взял откуда-то из под столешницы пластиковую полуторалитровую бутылку воды и вылил ее в чайник.

— Кофе Художник не очень любит, поэтому у нас только растворимый. Зато чай есть пуэр. Есть лапсанг. Есть обычный ассам. Что будешь?

— Лапсанг Сушонг пожалуйста, — оторопело произнес я и подошел к столу.

— Ну скажи честно, поверил, что я тупой бык? — Совершенно искренне улыбался Диоген. — Так почему же ты меня злить пытался? Вернее, я конечно понимаю, что ты меня хотел сбить с шаблона, изменить условия, но ты же не мог не бояться прямого физического конфликта со мной. А страха я в тебе не видел.

— Во-первых, я верил, что Художник не давал тебе распоряжения меня калечить. По моим прикидкам, тебе дали задание наставить мне синяков и этим ограничиться. Верно?

— Верно. Только раз ты это понимаешь, то почему начал быковать на меня и пытаться злить?

— Вероятно это реакция на твой приказной тон. Как ты сказал? Встань и подними руки? Нет, со мной так говорить нельзя.

— Согласен, тут я тебя не просчитал. Чай готов, сахар, может молоко, соль, масло?

— Нет, просто чай, спасибо.

— Так все таки, почему ты не боялся меня?

Мне искренне нравился этот человек. Очередное удивление, но пока в тюрьме трое из пятерых людей, с кем я разговаривал, произвели на меня самое положительное впечатление. По опыту встреч на воле это прям сильно выше среднестатистических показателей. Я откровенно рассказал Диогену о своих выкладках насчет коленей и его опыта драк.

— А ведь ты прав, Максим. Один удар в колено твоими коцами и я бы тут выл белугой. И по лицу, тут пожалуй ты тоже прав. Я ведь действительно ни разу по сути и не дрался. Я же спортом с четырнадцати лет занимаюсь, вот с тех пор я такой большой и стал, с тех пор ко мне никто и не подходит. С Художником обсужу, может и правда пару рассечений поставить, шрам какой или нос сломать, — не понятно, шутил он или говорил всерьез.

— А почему Диоген? — Спросил я отхлебывая ароматный чай со вкусом дегтя.

— У нас с Зеноном, он кстати мой родной брат, только на два года младше, у нас отец был проректором университета. А мать профессор философии. Поэтому будешь смеяться, но это наши настоящие имена, не погоняла тюремные. Из-за этих имен мы и в спорт пошли, хватало мозгов на то, чтобы понять, что с такими именами без мышечной массы нам тяжко в жизни придется. Потому с братом и вместе всегда держались. Потому, когда при нас на вписке, толпа пьяных второкурсников девку испоганить хотела, мы вдвоем их и пораскидали. Только не совсем удачно. Потом оказалось, что и девка была не особо против, и пацаны не все выжили. Папиных связей только на то, чтобы нас в одну зону поместили, и не в сибири, а тут, на юге, вот на это папиных связей как раз и хватило. Так что мы тут уже два года, и еще столько же осталось.

Диоген задумчиво покрутил свою кружку.

— А вообще это все лирика. Максим, мне действительно нужно оставить тебе на теле синяки, поэтому давай решать, как мы это сделаем. Если тебе так будет легче, можешь воспринять это как одолжение. Разумеется, Художник ни перед кем ответ держать не намерен, но если ты выйдешь отсюда со следами пресса, это поможет Художнику спросить с твоих друзей за выполненную работу. Поэтому смотри, можем поспарринговаться, а можешь просто постоять пять минут.

— Ну, макиварой мне еще никогда не предлагали быть. И правильно делали. Если честно, мне очень сыкотно с тобой бодаться, но от этого и интересно, когда еще в тюремной камере подерусь?

— Вот и здорово, значит Художник в тебе не ошибся. Будешь потом девкам рассказывать, как в главной хате зоны в гостях у положенца махался!

Это было больно. Очень интересно. Очень увлекательно. Очень полезно для развития. Но и очень, очень больно. Через двадцать минут я был мокрый от пота, все же вентиляция в камере не самая лучшая. И я был очень крепко избит. Аккуратно, без лишней жестокости. Но избит. Особенно досталось рукам и ногам. Вы когда-нибудь пробовали ставить блоки против локомотива? И не стоит пытаться. Как я и предполагал, Диоген не обладал ни сверх скоростью, ни какой-то несказанной ловкостью. Но разведя руки в стороны он перекрывал всю комнату. И пройти мимо него уже было невозможно. А еще огромные мышцы были столь тверды, что при ударах по его корпусу я совершенно серьезно беспокоился не о том, что отобью ему какой-то внутренний орган, а о целости своей руки. Рука человека состоит из двадцати семи костей. Восемь в запястье, пять в ладони. Пальцы состоят из четырнадцати костей потому что в большом пальце их всего две, а в остальных по три. Маленькие, тонкие и очень крепкие, но все же бить ими по стене не стоит. А именно такое ощущение у меня возникало, когда я бил Диогена. Очень интересный и очень болезненный опыт.

А потом мы сидели и с улыбками на лице пили чай и обсуждали, кто и как сумел пробить удар. Диоген оказался очень внимательным человеком. Я всегда считал это моей отличительной особенностью. Я мог повторить самые яркие моменты, как я подныривал под прямой или отклонялся от хука. Диоген же мог повторить все пятнадцать минут нашего спарринга посекундно.

— В принципе ты все делал правильно, в драке с таким бугаем как я нужно либо дистанцию держать, либо в клинч входить. Но