ним заскрипел пружинный матрас. — И от больнички ты еще не открестился, не тешь себя, — очень тихим шепотом добавил старик, но я все же услышал.

Похоже спать мне сегодня придется одним глазом.

Я зашел на сайт московской биржи moex.com и проверил котировки «Максима». Акции моей компании торговались без каких-либо экстремумов, никаких значимых движений, помимо статистических, ни в цене, ни в объеме торгов. Все управленцы моей компании получают часть мотивации акциями «Максима». Если бы кто-то из верхушки компании сотрудничал с заговорщиками и поставил на мое нынешнее положение, он бы обязательно слил свои акции или наоборот приобрел бы новые. Это бы зависело от прогноза исхода моего знакомства с Титовым. Конечно, тот же супер профи в финансах Хачатур Казарян смог бы спрятать свой интерес, но вот саккумулировать в одних руках большое количество акций, так же как и слить большое количество, незаметно для биржи практически невозможно.

Я набрал номер и, через четыре гудка, услышал знакомый голос, сказавший мягкое «аллё».

— Это я, привет.

— О, Макс, привет!

А потом он сказал лишь пять слов. Одна фраза. Две с половиной секунды.

— Нет, все нормально, завтра перезвоню. — Ответил я и отключил вызов.

Очень интересно. Неожиданно и очень интересно.

Я долго не мог заснуть. Минут двадцать я смотрел в потолок, положив голову на сцепленные в замок руки. Прожекторы за окном давали достаточно света, поэтому я отлично видел все вплоть до трещин и пузырьков на краске. Обычно у меня нет проблем с засыпанием. Если мне нужно спать — я сплю. Ворочаться на простынях и обдумывать прошедший день или мучиться с планированием предстоящего — не моя история. Если мне нужно думать — я думаю. Если мне нужно спать — я сплю. Это просто. Мой мозг руководит телом, а не наоборот. А возможно все дело в том, что, как я уже говорил, я не имею привычки сомневаться в своих действиях. Поэтому двадцать минут, в течении которых я хотел заснуть, но не мог, были для меня сюрпризом. Очень. Очень много сюрпризов за последние дни. Прям сюрреальная неделя.

Через двадцать минут я понял, почему мой финансовый директор, Хачатур Казарян, услышав, что это я его набрал, сказал всего пять слов: «Что-то срочное? Я внучку купаю». Спокойный голос. Нотки радости, когда он понял, что с незнакомого номера позвонил я, а не кто-то другой. И радость от того, что он может отложить разговор и продолжить купать любимую внучку. Он готов говорить, но ему удобнее отложить разговор. Потому что ничего сверх важного в разговоре со мной у него не предполагается. Потому что все в стандартном режиме. Все штатно. Все в порядке. Хачатур не в курсе происходящего, а значит не является частью происходящего. Радует, что я в нем не ошибся. Но возникает очень важный вопрос: «Почему не состоявшаяся встреча в доме Дзантиева, исчезновение мое и Давыдова, не выход на связь несколько дней, не вызывает у Хачатура тревоги? Почему он уверен, что все в порядке?»

Утром я проснулся от голоса Художника, похоже он продолжал какой-то разговор, начало которого я проспал. За окном только начинался рассвет, значит еще нет шести утра. Не зря говорят, что старики спят мало.

— Вода не течет вверх, а огонь не горит вниз, — старик сидел за столом и прихлебывал чай из большой серо-желтой фарфоровой кружки, — людишки, сейчас льнут, а завтра пнут. Потому нужно быть готовым. И понимать. Слышишь, Максим, понимать нужно.

— Что понимать та? — спросил я, моментально сбросив с себя остатки сна.

— Ты, наверное, думаешь, что мы здесь все стоики? Так многие думают. Считается, что попадая в тюрьму, нужно принять ее, раствориться в ней, отбросить все, что было с тобой там, на свободе. Небось вчера ты, услышав имя моего помощника Зенона, ни разу не удивился, принял как должное. — Похоже Художник с утра пребывал в философском настроении.

— Стоицизм да, в моем сознании напрямую ассоциируется с тюрьмой.

— А у нас тут наоборот, стоики плохо живут. Пассивное принятие обстоятельств, непротивление. Это все путь под нары, к чертям и петухам. Эпикурейцы, вот кто сидит в тюрьме. И попадают сюда кстати многие именно потому, что потакали своим желаниям, инстинктам животным, физиологическим потребностям, наплевав на любые ограничения. Ты удивишься, но в этих стенах людей, склонных к изнеженной жизни, к излишествам и к наслаждениям, в разы больше чем на воле.

— Дедушка, ты к чему сейчас базу подводишь? — Мне на ум пришла одна мысль, надеюсь я не прав, но что-то мне подсказывает, что без синяков мне отсюда все таки не выйти.

— А ты что кулаки та сжал, напрягся, — старик не смотрел на меня, но как будто видел насквозь. Я еще раз позавидовал его умению читать контрагента.

— Ты правильно все понял. Я хоть и не отчитываюсь перед людьми, которые тебя сюда посадили, но и на прямую конфронтацию с ними мне идти за тебя не хочется. Приняли тебя по человечески, накормили-напоили, поспать тебе дали. В этих стенах свой первый день так, как ты, пожалуй никто не проводил, цени это. Про бизнес не заикайся даже, я тоже считать умею. И то, что ты с нашего знакомства барыш возьмешь я уже давно сосчитал. Ну а то, что вложения тебе нужно сделать, так это плата за гостеприимство. В общем так, — старик подвинул по столу какую-то коробочку в мою сторону, — вот тебе обезболивающее, выпей сейчас, потом легче будет. А я, пожалуй, пойду в библиотеку схожу.

Старик чуть помедлил, смахивая невидимые крошки со стола себе в ладонь.

— Я когда-то и сам любил подраться. Мне очень нравилось бить в солнышко. Знаешь, сколько там всяких узлов запрятано? Мне показывал один доктор. Удар в солнечное сплетение самый справедливый. Он уравнивает всех. Минуту назад ты был всемогущим миллиардером, а сейчас не можешь вздохнуть самостоятельно. Но да, давно это было, теперь уже даже смотреть на такое мне неприятно.

На этих словах дверь камеры открылась и зашел охранник в синем комбинезоне.

— По ресторану, твоему человеку на номер, что ты дал, позвонят. По пекарне — ты с администрацией все и сам решишь, с нашей стороны, передай им, добро есть. Ну, приятно оставаться. Дай Бог когда и свидимся, авось не в этих стенах.

С этими словами Художник пожал мне руку и вышел из камеры. Дверь с тихим лязгом металла об металл закрылась.

Я подошел к зашторенному уголку и отдернул занавеску.

— Подойди ко мне, подними руки вверх и стой смирно.

Впервые за