и прижиматься ко мне бездумно нельзя, я могу твою грудную клетку как проволочный каркас в комок сжать. — Диоген с профессиональным спокойствием тренера международного класса объяснял мне прошедшую драку. — Ты знаешь где проходят точки боли? Вот имея к ним доступ ты и должен в клинч входить. Кадык, глаза, основание уха, трахея. Если ты мне глаза выдавливаешь, пока я тебе ребра сминаю — тут пятьдесят на пятьдесят, кто первый не выдержит. Это твой шанс в драке с таким как я.

Постепенно с поведения в драке мы перешли на философию поведения. Примерно в середине разговора в камеру вернулся и тут же присоединился к разговору Зенон. А еще через некоторое время дверь в камеру открылась и вошел какой-то сержант в синей униформе:

— Гости, руки за спину и на выход. — Скомандовал охранник.

Шесть минут, множество коридоров, дверей и два лестничных пролета спустя, я зашел в кабинет. Алексей Борисович, начальник тюрьмы, сидел за небольшим письменным столом, заваленным бумагами, и что-то печатал на ноутбуке, сжав кулаки и выставив вперед только два указательных пальца.

— По пекарне ты ко мне человека когда пришлешь? — Не отрываясь от экрана ноутбука сказал полковник.

— Полковник, ты даже не спросишь, как у меня день прошел и как я ночь провел?

Алексей Борисович оторвал таки глаза от экрана.

— Странный ты Максим человек. Интересно, куда меня знакомство с тобой приведет? — Тихо и задумчиво, как бы разговаривая с самим собой, произнес он. — То, что это знакомство сильно повлияет на мою жизнь, это к гадалке не ходи. А вот в какую сторону, это я пока не знаю. Но спор ты выиграл, телефон получишь.

— Не переживай. Я конечно не разбираюсь в ваших понятиях, но то, что ты серьезный и настоящий я вижу. Я вроде тоже адекватный человек. Такие всегда только к лучшему знакомятся. Так а почему ты уверен, что я спор выиграл? У меня же живого места на теле нет, скоро все сплошным синяком станет. И почему ты меня странным назвал?

— Ты правильно сказал, что в наших понятиях ты не разбираешься. А странным я тебя назвал потому что мне доложили, что Художник тебе на прощание руку пожал. Вот это странно. Он человек мудрый и главное осторожный. И своим рукопожатием он тебе как бы авторизацию дал, сертификат качества выдал. У меня знаешь ли много тут было апельсинов, комерсантов, кто многие миллионы в общак вносил, и понятия соблюдал, но вот ни одного из них Художник или кто из уважаемых воров, поручкаться не приглашал. А с тобой за руку попрощался. Странно это. Я и сам к тебе, признаться, с первой минуты хорошо относиться стал. А я знаешь ли излишним человеколюбием не страдаю, можно сказать даже совершенно наоборот. Поэтому меня такое благостное восприятие тебя окружающими напрягает.

— Не переживай, Алексей Борисович, это просто харизма у меня такая. Честный, открытый, сильный и умный. А еще счастливый. Это все я. Я знаю, что я раздражаю слабых. Слабые мне завидуют. А сильные наоборот, радуются. Радоваться за других могут только сильные. Ты и дед как раз такие.

— Дед? Кххм, это ты про Художника? А что, и впрямь Дед. Ну ладно. Через тридцать минут за тобой казачки приедут. Звонили уже. Не менты, они сами решили тебя забрать. Наверное, думают ты тут в кашу уже, не хотят лишний раз тебя ломанного показывать. Кстати, спрашивали, дам ли я им носилки, чтобы тебя вынести. Они уверены, что ты своим ходом с крыльца не спустишься. Хотел бы я на их лица посмотреть, когда они узнают, что положенец тебя ужином потчевал.

— Ну а откуда же они узнают та? Тело у меня все в гематомах, через час я уже сине пурпурный буду. Художник перед ними не отчитывается, как все там в камере было ты тоже знать до мелких подробностей не можешь. Тебе приказано было меня к зэкам кинуть, ты приказ выполнил.

Я специально дважды повторил, что ему приказали. Такой человек не может этого пропустить. И он не пропустил:

— Ты говори-говори да не заговаривайся. Приказали. Пусть они своим хорунжиям приказывают. Все, устал я от тебя. По пекарне пусть твой человек по общему номеру запишется, скажет, что от тебя по поводу хлеба, его на прием запишут. — Вероятно полковник незаметно для меня нажал какую-то кнопку, потому что на этих его словах дверь открылась и в кабинет вошел давешний охранник, которому он бросил не глядя, — увести в камеру.

— Полковник, ты же обещал, — и жестом я показала, как будто набираю номер на телефоне.

— Я свои обещания держу, увести. — И полковник вновь уткнулся в экран ноутбука, выставив два указательных пальца для печатания.

Снова коридоры, переходы, двери забранные решеткой и тяжелые навесные замки. Это у них, в голливудских фильмах, все двери любой тюрьмы можно одним отключением электроэнергии раскрыть. Или десять минут на ноутбуке, подключенном к телефонной сети учреждения, постучать по клавиатуре, и вот, «сезам откройся». А у нас без дюжины ключей из одного крыла в другое не перейдешь. Мне вспомнилось, как один мой европейский коллега высказался о том, что Россию не победить потому что у нас до сих пор используются паровозы. Это правда, наши военные до сих пор используют старые паровозы на угольном топливе для передислокации сил. Любой современный электровоз можно обездвижить дистанционно. Самолет, с его количеством электроники и того проще. Все помнят новость о том, как хакер взял под контроль все бортовые системы Boing 757, находящегося на ВПП в аэропорту Атлантик-Сити в Нью-Джерси. Хорошо, что хакер был правительственный и сидел он в этот момент в отделении ФБР. И весь взлом был проверкой. А вот паровоз взломать, кроме как прямым попаданием или подорвав пути, нельзя. Сила в простоте. Поэтому мне, как законопослушному человеку, приятнее думать, что у нас в тюрьмах электронных замков нет. Я чуть было не расхохотался от этой мысли. Законопослушного меня ведут по тюрьме в камеру. Хотя. В нашей стране честный бизнесмен — это скорее оксюморон.

В раздумьях я не заметил, как мы с сопровождающим, подошли к моей вчерашней камере. Именно в ней я вчера и познакомился с полковником. Я встал лицом к стене, руки за спиной. Сержант отпер замок. Я зашел и за мной с лязгом захлопнулась железная дверь.

Разумеется, в камере ничего за день не изменилось. Та же двухъярусная железная кровать без матраса и белья, тот же унитаз. Вероятно, окно выходило на север потому что в камере был