При этих словах, затронувших самое слабое место в броне ее гордости, Люси непроизвольно придержала дверь рукой.

– Мой мальчик поступает в университет, – холодно произнесла Люси. – Он будет изучать медицину.

Бесси Финч была явно озадачена, ее брови взлетели над простодушными карими глазами. Помолчав несколько мгновений, она смущенно хохотнула.

– Мистер Финч работает в «Лаш энд Ко», – сообщила она, – знаете, эта фирма занимается виски, и у мужа прекрасная должность, уверяю вас, и притом отличные деньги.

Люси натянуто улыбнулась. Ей не было дела до пресловутого мистера Финча, которого она как-то видела издалека. Это был толстый коротышка, оставивший после себя на лестнице дух спиртного. И ни к чему теперь с охотой поддаваться инстинкту дружелюбия, который владел ею, когда она сама была молодой одинокой женщиной.

– Спасибо, что получили мои пакеты, – сказала она наконец, снова взявшись за дверную ручку.

– Не за что, – вновь улыбаясь, сказала Бесси. – Да мне это приятно.

Все же за ее улыбкой скрывалось какое-то беспокойство, и это внутреннее беспокойство стремилось излиться в разговоре. Но Люси не дала ей больше возможности говорить. Наклонив голову, она тихо закрыла за собой дверь.

Она вошла в кухню и положила пакеты, немедленно позабыв о малозначительной интерлюдии этой встречи.

Люси ждала, и под гнетом тревоги напрягались мышцы ее лица. Гордость не позволяла ей признаться в этой тревоге, и тут она услышала стук в дверь – Питер не засвистел, как обычно. Люси моментально сочла это дурным предзнаменованием и испугалась. Ее сердце быстро забилось. Она неуклюже заспешила в переднюю.

Он выглядел бледным и усталым, левая щека была измазана чернилами. Войдя, он ничего не сказал. Они пошли в кухню.

– Ужин горячий, – сразу сказала она. – Если хочешь, можешь поесть.

Он бросился на кровать, стоявшую в нише, – дивана в комнате, разумеется, не было – и уставился в потолок.

– Хорошо! – немного погодя бросил он.

Это единственное слово, вернее, то, как оно было произнесено, пронизало Люси бурной радостью. Сохраняя маску спокойствия, в то время как душа у нее ликовала, она начала раскладывать по тарелкам аппетитное жаркое.

– Ну, тебе совсем не интересно, как все прошло? – вдруг спросил он, с наигранным бесстрастием продолжая созерцать лепной карниз. – Почему ты не спрашиваешь, как мои успехи?

Она помолчала, держа на весу его горячую тарелку.

– Значит, ты сдал хорошо? – спокойно поднимая брови, спросила она.

Она лишь делала вид, что ей безразлично. Говоря, она чувствовала, как у нее дрожат колени.

– Написал все на одном дыхании, – быстро ответил он. – Конечно, радоваться еще рано. Но задания мне показались легкими – совершенно легкими. Я успешно справился с математикой, а английский сделал играючи. – По мере того как он говорил, его энтузиазм рос. – Замечательно все получилось. Когда вышел и поговорил с некоторыми парнями, они сказали мне, что написали ужасно.

Она не пошевелилась, но вдруг посмотрела на него сияющими глазами, испытывая прилив мимолетного сочувствия к несчастным матерям тех «парней, которые написали ужасно». У нее перехватило дух от радости и гордости. На миг она лишилась дара речи и стояла не двигаясь, новыми глазами глядя на долговязую фигуру сына. Он лежал на спине, вытянувшись во весь рост. Она с нежностью и жалостью смотрела на его тонкие запястья, торчащие из коротких рукавов, на лоснящиеся локти костюма, на его бледное лицо и на постоянное свидетельство его трудов, пробуждающее в ней самые сильные эмоции, – пятна от чернил на пальцах и щеке.

Теперь, когда Питер достиг желаемого, он буквально затопил ее потоком слов, подробно описывая экзамен. Она внимала торопливому рассказу, размышляя о той жертве, которую мужественно принесла, отправив его в школу в Лафтауне. Она спрашивала себя, каким образом можно наградить его за столь прилежные и длительные занятия. «Да, – думала она, – он отлично поработал». Как сказал однажды брат Алоизий: «Послушному коню кнута не надо». В самом деле, зачем подстегивать такого мальчика, как Питер! Подавая сыну жаркое и уговаривая съесть побольше, она все время думала об этом. Ей хотелось, чтобы Питер порадовался и получил заслуженную награду. Люси была уверена, что он одержал победу.

В следующие несколько дней Питер, лишившись стимула к великим свершениям, пребывал в состоянии апатии. Результаты должны были сообщить почти через месяц, а пока делать было нечего. У него изменилось настроение – он слонялся по дому, сетуя на жару и пыль на городских улицах. Он жаловался на отсутствие друзей, на то, что у него нет даже велосипеда, на котором он мог бы кататься в прохладе пригорода. Разумеется, водить компанию с местными парнями было немыслимо, а купить велосипед Люси не могла – во всяком случае пока, как она говорила. Однажды, возвращаясь вечером с работы, она заметила, как он выходит из бара Демарио, куда вполне оправданно зашел, чтобы утолить жажду холодным напитком. Она встревожилась, замечая, как сын иногда сутулится, и опасаясь, что его здоровье может пострадать из-за отсутствия перемены обстановки.

Потом неожиданно, как снег на голову, пришло письмо. Оно приятно удивило Люси, всегда отрицавшую свою удачу и считавшую, что везение приходит к ней только благодаря собственным стараниям. Ибо это было письмо от Эдварда, в котором она разглядела священнические угрызения совести – хотя таковых там могло и не быть. Он писал, что поначалу надеялся провести с Питером несколько дней на каникулах, но теперь сожалеет, что это оказалось невозможным. Ему рекомендовали отправиться на Мадейру, чтобы подлечить печень, и вот, в качестве вещественного подтверждения своего сожаления, он прилагает пять фунтов. Как это было похоже на Эдварда! Он не любил, когда у него просили денег, предпочитая в своей особой манере делать неожиданные подарки. Целых пять фунтов! Люси была потрясена, с восторгом ощупывая хрустящую банкноту, – ведь она уже давно, имея дело с потертыми и жирными от грязи медными и серебряными монетами, не держала в руках столь концентрированное воплощение богатства. У нее возникло инстинктивное желание сберечь эти деньги или разумно потратить их на какие-то необходимые предметы обстановки. Питеру в комнату нужен был по меньшей мере ковер, в ее кровати, купленной на распродаже, уже сломалась одна пружина. Но Люси с горячностью отбросила эти мысли. Неожиданно ею овладело безрассудство, своего рода помешательство. И хотя она корила себя за эту слабость, ее подталкивали к этому необычные обстоятельства. Долгий период занятий Питера, его измученный вид, городская суета, подрывающая силы их обоих, отчаянная убежденность в том, что они по справедливости заслуживают отдыха, тот факт, что она как служащая «Х. энд Ш.», несмотря на недавнее вступление в должность, получит в июле десятидневный отпуск, – все это повлияло на решение Люси. Вяло плетясь по грязным раскаленным тротуарам своего района, она мысленно видела голубое колышущееся море, а на его берегу – себя и Питера. По ее собственным словам, на нее «что-то нашло». Они не могут попасть на Мадейру, но почему бы им не устроить себе каникулы? Они их заработали – Питер и она, – и они поедут, пусть даже потратят все до последнего пенни из этих пяти фунтов!