— Смотри-ка: «фон», — усмехнулся парень с простым крестьянским лицом, прочитав подпись под портретом, — барон! Командир, по-моему, это вызов на воздушную дуэль. Надо нанести им ответный визит.

— Что ж, согласен дать сатисфакцию «фонам» и «баронам», — подытожил Нефедов. — Как только узнаем, где их логово, пошлем вызов. Посчитаемся и за Марата, Георгия, других наших ребят.

Хан вылетел на поиски своего ведомого на легком разведывательном «Шторьхе». Даже если напарник погиб, Макс не мог оставить труп брата своей невесты на растерзание степным падальщикам или поругание вражеским солдатам. Барон считал своим долгом если и не найти живым, то хотя бы похоронить Гельмута. Под монотонный гул мотора вспомнилось, как в первую ночь их любви он пообещал Алисе: «Можешь за брата больше не волноваться, я беру парня под свое крыло и лично прослежу, чтобы его никто не обидел — ни в воздухе, ни на земле…»

Разноцветный купол парашюта на берегу Волги Макс заметил за много километров. Но вскоре выяснилось, что он опоздал — труп летчика уже нашли русские, приехавшие на легковой автомашине. От досады Макс спикировал на них, приказав помощнику обстрелять русских из пулемета. Это все, что он мог сделать для бедняги Гельмута. Прощай, преданный товарищ!

* * *

Погибшему немецкому летчику на вид можно было дать лет 20, не больше. Но, несмотря на его молодость, все говорило о том, что убитый принадлежал к суперэлитному подразделению: необычный парашют с разноцветным куполом, чтобы быстрее быть обнаруженным спасательной командой; на сером летном комбинезоне — яркие нашивки с эмблемами люфтваффе и авиационной эскадры.

Бориса заинтересовал необычный шлемофон немца. Он был пошит не из сплошной кожи, а в виде сеточки с наушниками. «Действительно очень удобно, голова не потеет», — подумал Нефедов.

В многочисленных карманах, застегнутых на замки-«молнии», лежали: продуктовый аварийный НЗ[163]со сгущенным молоком в тюбиках, сублимированным хлебом, плитками шоколада; складной нож, солнцезащитные очки в бархатном футляре; складная удочка, видимо, на тот случай, если придется долго выбираться к своим и надо будет самому добывать себе пропитание; компас, охотничьи спички и прочие очень полезные в полете и при аварийной посадке вещи. Под правой рукой мертвеца находился мешочек с сульфидином. Наверное, для лечения каких-то инфекций. Хотя знакомые Нефедова с успехом применяли его для лечения триппера…

Во внутреннем кармане комбинезона за потайной застежкой находилась летная книжка пилота, которая больше напоминала расчетную. Товарищ Нефедова, который знал немецкий язык, прочитал: «2 августа 1942 «Ил-2» и в графе «выдано» — 500 марок. Всего таких записей в книжке было 32. Служил владелец летной книжки в Jagdgeschwader-3 «Udet»,[164]о чем свидетельствовала надпись на ее обложке…

* * *

Хан не собирался прощать убийцу брата своей будущей жены и начал охоту на пилота истребителя под цифрой «10». Для начала он хотел побольше узнать об этом летчике, чтобы прикончить именно его.

В люфтваффе на тот момент существовала самая передовая система сбора и обработки информации. Ни одна армия мира не могла похвастаться ничем подобным. Мобильные группы связистов ВВС двигались вместе с передовыми частями вермахта на специально оборудованных бронетранспортерах с мощными радиостанциями. Эти «уши люфтваффе» слушали все, что твориться в небе. Переговоры ведущих бой летчиков записывались на магнитофоны. Кроме того, в места предполагаемых воздушных боев обязательно направлялись хорошо оснащенные наводчики. Они могли находиться в окопах переднего края или быть заброшенными на парашюте в советский тыл. Наземные корректировщики наводили бомбардировщики на цель, вовремя предупреждали пилотов о появлении самолетов противника, указывая их численность, курс, высоту.

Со своей позиции в ветвях дерева или из высокой травы заливного луга помощники, оставаясь незаметными для советских патрулей, хорошо видели небесное поле боя и своими советами давали немецким истребителям возможность атаковать с наиболее выгодного направления, например, со стороны солнца.

Все данные с разбросанных на огромном пространстве фронта наземных подразделений поступали в аналитический центр при штабе воздушного флота. Здесь с помощью специальных машин, прототипов современных компьютеров, перерабатывалась вся всасываемая информация. С величайшим тщанием усердными клерками в военной форме создавалась картотека на советские авиаполки, а также отдельных вражеских пилотов, попавших в поле зрения наблюдателей.

По идее Хан мог получить выборку радиопереговоров и отчет на любого красного пилота, действующего в полосе 4-го воздушного флота. Но в России отлаженная немецкая машина споткнулась о совершенно неожиданное обстоятельство. Оказалось, что на подавляющем большинстве русских самолетов нет радиостанций. Следовательно, слушать и записывать на магнитную ленту было почти нечего.

Но на удачу Хана его противник был далеко не простым пилотом, а каким-то командиром. Поэтому в последний месяц или два на его самолет поставили радиостанцию. И кое-что связистам все же удалось записать. В бою подчиненные обращались к этому пилоту либо по номеру машины: «десятка», либо звали «батей» или «дедом». «Значит, по возрасту он должен годиться своим подчиненным в отцы», — логически рассудил немец.

Впрочем, зная русских еще по довоенной работе пилотом гражданской авиации, Макс всегда помнил о том, что с холодными аналитическими мерками к ним подходить нельзя. Недаром, когда однажды Геринга попросили охарактеризовать разные нации, он ответил так: «Один немец — это прекрасный человек; два немца — союз или партия; три немца — война! Один англичанин — это чудак, два — клуб, три — уже империя! Один итальянец — тенор, два — дуэт, а три — отступление! Что же касается японцев, то один из них — это тайна, два японца — тоже тайна и три японца — неразрешимая тайна». «А что вы думаете о русских?» — спросили у рейхсмаршала. Геринг немного замялся, но потом ответил: «Русские — это адский коктейль из двух немцев, англичан, итальянцев и японцев».

Хан был полностью согласен со своим командующим: от русских постоянно жди сюрпризов. И действительно, вскоре с Ханом связался инспектор тайной полиции люфтваффе. По своим каналам он узнал, что известный эксперт собирает информацию о летчике, летавшем на истребителе Яковлева с бортовым номером десять. По словам инспектора, разведгруппа пехотного полка кое-что обнаружила в обломках сгоревшего русского самолета с таким номером на киле.

При встрече капитан жандармерии долго задавал Хану странные вопросы о его довоенной жизни в России. Затем он вытащил из папки коричневой кожи и продемонстрировал полковнику «улику» — массивный серебряный портсигар с золотой монограммой в виде переплетенных между собой латинских букв «В» и «N». Его крышка оплавилась, но украшающий ее изящный миниатюрный герб в виде конной фигурки черного рыцаря на золотом поле треугольного щита почти не пострадал. Конечно же, Максу было достаточно одного взгляда, брошенного на показанную чиновником вещицу, чтобы признать свой бывший портсигар. В начале тридцатых годов в Липецке он подарил его в знак вечной дружбы и братства своему лучшему курсанту. Полицейского как раз и интересовало, откуда в кабине сбитого русского истребителя взялся портсигар с монограммой полковника люфтваффе и русскими инициалами на внутренней стороне крышки. Хану с большим трудом удалось отделаться от подозрительного офицера тайной полиции.