Сандерс тряхнул головой: мысли путались.

— Эх, Томас! Сознаешь ты это или нет, нравится тебе это или нет, но все, что произошло, сделано тобою самим. И ты знал, что в определенной степени так случится. Ты даже и ожидал, что так случится.

Сандерс вспомнил слова Сюзен: «Почему ты не рассказал мне обо всем? Я могла бы тебе помочь…»

И она, конечно, была права: как-никак, адвокат, она помогла бы ему советом, если бы он сразу рассказал ей о случившемся, объяснила, что и как нужно делать. Она бы вытянула его из этой заварухи… Но он ей ничего не сказал.

«А теперь мало что можно предпринять», — закончила тогда она.

— Ты сам хотел этого противостояния, Томас…

Как там говорил Гарвин: «Она была твоей подружкой, и тебе не понравилось, что она тебя бросила; теперь ты решил ей отомстить».

— Ты всю неделю только и занимался, что углублял это противостояние.

— Макс…

— И не говори мне теперь, что ты — жертва людей и обстоятельств. Ты не жертва, тебе хочется думать, что ты — жертва. Потому что ты не хочешь брать на себя ответственность даже за свою собственную жизнь; потому что ты сентиментальный, ленивый и наивный. Ты считаешь, что о тебе должны позаботиться другие.

— Боже мой, Макс! — взмолился Сандерс.

— Ты отрицаешь свое участие во всем этом, делаешь вид, что ничего не помнишь и ничего не понимаешь. Boт как сейчас делаешь вид, что смущен.

— Макс!..

— Ох, как будто мне, кроме тебя, забот не хватает! Сколько у тебя осталось времени до совещания? Двенадцать часов? Десять? А ты теряешь драгоценное время на болтовню с сумасшедшим стариком. — Профессор развернул на месте свою каталку. — Будь я на твоем месте, немедленно занялся бы делом.

— Каким?

— Ну, Томас, теперь, когда мы все знаем о твоих намерениях, нам осталось только выяснить, какие же намерения у нее. Она ведь тоже решает какие-то свои проблемы, не так ли? У нее тоже есть какая-то своя цель. Итак, что ей нужно?

— Откуда я знаю? — ответил Сандерс.

— Это понятно. А вот как бы тебе это узнать?

* * *

Погрузившись в размышления, Сандерс прошел пять кварталов, отделявших его от «Иль Терраццо». Фернандес поджидала его, стоя на улице. В ресторан они вошли вмести.

— О Боже! — воскликнул Сандерс, оглядевшись.

— Все подозреваемые на месте, — пошутила Фернандес.

В дальней части зала, прямо перед ними, обедали Мередит Джонсон и Боб Гарвин. За два столика от них сидел Фил Блэкберн с худощавой женщиной в очках, похожей на бухгалтера. Рядом с ними обедали Стефани Каплан и молодой человек лет двадцати — Сандерс решил, что ее сын. А дальше, у самого окна, проводила деловой обед группа сотрудников «Конли-Уайт», разбросавших по столешнице бумаги, вынутые из портфелей, стоявших здесь же, у стульев. Эд Николс сидел посредине; по правую руку от него сидел Джон Конли, по левую — Джим Дейли, что-то наговаривавший в крошечный диктофон.

— Может быть, нам стоит перейти куда-нибудь в другое место? — предложил Сандерс.

— Не надо, — ответила Фернандес. — Они нас уже увидели. Мы можем пристроиться вон там, в уголке.

Кармайн подошел к ним.

— Мистер Сандерс, — приветствовал он их официальным кивком.

— Нам нужен столик в углу, Кармайн.

— Да, пожалуйста, мистер Сандерс.

Они сели рядом. Фернандес присматривалась к Мередит и Гарвину.

— Она могла бы быть его дочерью, — сказала она.

— Да, все так говорят.

— Это прямо в глаза бросается.

Официант принес меню. Ничего интересного из еды Сандерс для себя не нашел, но все равно заказал. Фернандес продолжала изучать Гарвина.

— А он боец, не так ли?

— Боб-то? Да, знаменитый боец. Крутой мужик.

— А она знает, как им вертеть. — Фернандес отвернулась и достала из чемоданчика бумаги. — Вот проект контракта, который Блэкберн вернул мне назад: говорит, что все в порядке, если не считать двух пунктов. Во-первых, они хотят оговорить за собой право уволить вас, если выяснится, что вы совершили, будучи их сотрудником, уголовно наказуемый поступок.

— Угу… — Сандерс задумался, что они могли иметь в виду.

— А второй пункт предоставляет им право уволить вас, если вы неудовлетворительно выполняете вашу работу по меркам современных производственных стандартов. Что бы это значило?

— У них есть что-то на уме… — И Сандерс рассказал Фернандес о разговоре, подслушанном им у дверей в конференц-зал.

Как обычно, Фернандес никак не отреагировала на рассказ.

— Возможно, вы правы, — согласилась она.

— Возможно? Не возможно, а несомненно!

— Я говорю в юридическом смысле: возможно, они затевают какую-то каверзу такого рода. И у них может получиться!

— Как?

— Жалоба о сексуальном преследовании предусматривает полное изучение всех сторон поведения истца. Если будет признано отклонение от принятых норм, и не только в настоящем, но и в прошлом, это может послужить поводом аннулировать жалобу. У меня был клиент, проработавший на компанию десять лет, но компания смогла предъявить доказательства того, что в анкете сотрудник допустил неточность. На этом основании дело было закрыто, а истца уволили.

— Значит, они что-то выкопали в моем прошлом?..

— Скорее всего, да.

Сандерс нахмурился: что же они могли найти?

Она ведь тоже решает какие-то свои проблемы… Итак, что ей нужно?

Фернандес достала из кармана диктофон.

— Я хочу кое-что обсудить с вами, — сказала она. — Я не все поняла.

— Ладно.

— Тогда послушайте.

Она передала диктофон Сандерсу, и тот прижал его уху.

В динамике отчетливо послышался его собственный голос: «…поставим их в известность позже. Я ей передал наши соображения, и сейчас она разговаривает с Бобом, так что предположительно на завтрашнем совещании нам нужно будет придерживаться этой позиции. Ладно, Марк, в любом случае, если будут какие-либо изменения, я свяжусь с тобой перед началом совещания и…» — «Брось ты этот телефон», — раздался громкий голос Мередит, а затем шуршание чего-то, похожего на ткань, звук поцелуя и тупой стук аппарата, упавшего на подоконник, сопровождаемый треском разрядов.

Опять шелест. Затем тишина.

Фырканье. Шорох.

Прислушиваясь, Сандерс пытался реконструировать происшедшее тогда в кабинете. Вот сейчас они, обнявшись, идут к кушетке — голоса становятся тише и неразборчивей. Вот снова его голос: «Подожди, Мередит…»