Сандерс остановился как вкопанный.

Стоя в темном коридоре, он прислушался. С того места, где он стоял, видеть он ничего не мог.

После короткого молчания Мередит снова спросила:

— Ладно, а будет Марк говорить о конструкции?

— Да, он все расскажет, — ответил мужской голос.

— Хорошо, — сказала Джонсон. — А как насчет…

Остального Сандерс не разобрал. Ступая на цыпочках, он прошел вперед и осторожно выглянул из-за угла: он по-прежнему не мог заглянуть в конференц-зал, но зато видел на полированной поверхности хромированной абстрактной скульптуры, имеющей формы пропеллера, искаженное отражение Мередит, шагающей по залу. Мужской голос принадлежал Блэкберну, стоявшему рядом.

— А что, если Сандерс не заговорит об этом? — спросила Джонсон.

— Заговорит, — заверил ее Блэкберн.

— А ты уверен, что он не… что… — Дальше снова неразборчиво.

— Нет, он… никакого представления.

Сандерс задержал дыхание. Мередит вышагивала по залу, ее изображение кривлялось и прыгало на изогнутой поверхности скульптуры.

— Значит, когда он это скажет… Я скажу, что это… что… ты имеешь в виду?

— Именно так, — подтвердил Блэкберн.

— А если он?..

Блэкберн положил руку ей на плечо.

— Да, тебе придется…

— …так… от меня потребуется…

Блэкберн успокаивающе что-то ответил, но так негромко, что Сандерс не расслышал почти ничего, кроме последних слов:

— …должно его прикончить.

— …можно… — Это говорит Мередит, и опять непонятно.

— …Не волнуйся… рассчитываем на тебя…

Тут раздался зуммер телефона. Оба потянулись к своим карманам. Мередит ответила на звонок, и они пошли к выходу из зала, прямо на Сандерса.

В панике тот завертел головой и увидел рядом дверь, ведущую в мужской туалет. Он только успел проскользнуть в нее, как Джонсон и Блэкберн прошли мимо его укрытия.

— Не надо беспокоиться, Мередит, — говорил Блэкберн. — Все будет прекрасно.

— А я и не беспокоюсь, — отвечала та.

— Все должно выглядеть гладко и беспристрастно, — объяснял адвокат. — Не надо озлобляться. В конце концов, на нашей стороне будут факты — он явно некомпетентен.

— А он не может проникнуть в базу данных? — спросила Мередит. — Нет. Он лишен допуска в систему.

— А вдруг он попробует каким-нибудь образом влезет в систему «Конли-Уайт»?

— Ты что, шутишь, Мередит? — засмеялся Блэкберн. Голоса стихали по мере того, как собеседники уходили все дальше и дальше. Наконец Сандерс услышал отдаленный щелчок замка закрывающейся двери и осторожно вышел в коридор.

Было пусто. Сандерс посмотрел на дверь в конце коридора. Его собственный телефон запищал так внезапно, что он от неожиданности вздрогнул.

— Сандерс слушает, — сказал он в трубку.

— Послушайте, — послышался в трубке голос Фернандес. — Я послала проект вашего контракта Блэкберну, но он вернул мне его с парой замечаний, которые мне не очень нравятся. Думаю, что нам лучше встретиться вместе их обсудить.

— Через час, — ответил Сандерс.

— А почему не сейчас?

— Прежде я должен кое-что сделать, — объяснил Сандерс.

* * *

— А, Томас! — открыв дверь своего гостиничного номера, Макс Дорфман сразу отъехал, вернувшись к телевизору. — Наконец ты решил зайти ко мне.

— Вы уже слышали?

— О чем? — поинтересовался профессор. — Я человек старый: никто обо мне уже не заботится, все меня отставили в сторону. Все, включая тебя. — Он выключил телевизор и улыбнулся.

— А что все-таки вы слышали? — спросил Сандерс.

— Да так, мало ли что. Сплетни, слухи. Почему бы тебе самому мне не рассказать?

— У меня неприятности, Макс.

— Еще бы! — фыркнул Дорфман. — У тебя всю последнюю неделю неприятности. Ты только сейчас заметил?

— Они хотят меня подставить.

— Они?

— Блэкберн и Мередит.

— Ерунда.

— Нет, это правда.

— Ты допускаешь, что Блэкберн в состоянии тебя подставить? Филип Блэкберн, бесхребетный дурак? У него же нет принципов и почти нет мозгов. Я сто лет назад советовал Гарвину его выгнать. Блэкберн не способен самостоятельно мыслить.

— Тогда Мередит.

— Ах, Мередит… Ну да, ну да… Такая прелесть! Такие очаровательные грудки…

— Макс, прошу вас…

— Когда-то ты тоже так считал.

— Это было очень давно, — объяснил Сандерс. Дорфман улыбнулся.

— Что, твои вкусы изменились? — с издевкой спросил он.

— Что вы хотите этим сказать?

— Что-то ты бледен, Томас.

— Я ничего не могу понять. Я боюсь.

— Ах, ты боишься… Такой крупный сильный мужчина боится этой миленькой слабой женщины с такими миленькими грудками.

— Макс!..

— Конечно, у тебя есть основание бояться: она сделала тебе так много ужасных вещей. Она тебя обманывала, она тобой играла, оскорбляла тебя, да?

— Да, — признал Сандерс.

— И они с Гарвином подставили тебя?

— Да.

— Тогда зачем ты рассказывал мне о цветке, а?

Сандерс нахмурился, не сразу поняв, что имеет в виду Дорфман. Старик говорил так бессвязно и так любил быть…

— О цветке, — раздраженно повторил профессор, стуча костяшками пальцев по подлокотнику кресла-каталки. — О цветке, нарисованном на дверном стекле твоей квартиры. Мы с тобой как-то говорили об этом. Или теперь будешь утверждать, что забыл?

А ведь Сандерс и в самом деле не мог вспомнить, что было связано с этим цветком — до этого момента. Ho теперь он вдруг все вспомнил. Наваждение, которое преследовало его последние дни.

— Вы правы, я забыл.

— Ты забыл! — с иронией повторил Дорфман. — И ты думаешь, я в это поверю?

— Макс, но я и в самом деле…

Профессор фыркнул.

— Ты невозможен. Вот уж ни за что бы не поверил, что ты сможешь заливать так откровенно. Ничего ты не забыл, Томас. Ты просто предпочитаешь не смотреть лицо фактам.

— Каким фактам?

Перед мысленным взором Сандерса всплыло изображение цветка — такое ярко-оранжевое, пурпурное и желтое; цветок на двери в квартиру… В начале недели это воспоминание назойливо преследовало его, а сегодня вернулось…

— Не терплю я этих шарад, — пожаловался Дорфман. — Все ты, конечно, помнишь. Ты просто предпочитаешь не думать об этом.