энцефалит (ЯЭ) – эндемическое заболевание для Малайзии и большинства стран Юго-Восточной Азии; каждый год им заболевают (в основном несмертельно) больше тридцати тысяч жителей региона. Вирус японского энцефалита принадлежит к тому же семейству, что и лихорадки Западного Нила, денге и желтая. Он трансмиссивный, переносится комарами от естественных резервуаров – домашних свиней и диких птиц. Антитела, найденные у некоторых заболевших малайзийских свиноводов, с виду подтверждали, что именно он вызвал эпидемию 1998 г., так что японский энцефалит привлек немало тревожного внимания со стороны широкой публики и правительства. Чиновники из министерства здравоохранения раздумывали, сколько людей – и сколько свиней – нужно привить от этого заболевания.

В начале января в New Straits Times, крупнейшей англоязычной газете Малайзии, вышла статья под заголовком «Девочка – четвертая жертва энцефалита в Негери». 13-летняя девочка, имя которой в статье не назвали, помогала родителям на их свиноводческой ферме. Под этой статьей располагалась небольшая заметка, где говорилось, что министр здравоохранения Малайзии объявил кампанию по уничтожению комаров. Уничтожим комаров, избавимся от переносчика, остановим передачу ЯЭ, правильно? Да, но нет. Через день в той же газете вышла статья «Умерла девочка в Ипохе, предположительно от японского энцефалита». Суммарное количество смертельных случаев в Негери-Сембилан на юге и в Ипохе на севере выросло до тринадцати. Этот ребенок был еще совсем маленьким. Она скончалась дома, в километре от ближайшей свинофермы. «Свиньи часто являются носителями вируса», – отмечали в репортаже, имея в виду, конечно же, вирус ЯЭ[177]. Был ли там замешан какой-то другой вирус?

Возможно. Пока в новостях метали громы и молнии в адрес японского энцефалита, и правительство принимало меры по контролю над распространением этого заболевания, ученые из департамента медицинской микробиологии Университета Малайя (не «Малайзийского» – он сохранил свое историческое название) в Куала-Лумпуре смотрели на эту версию со все растущим сомнением. Они отлично разбирались в ЯЭ, и некоторые аспекты происходящего не вписывались в его обычную картину. Не считая двух девочек, по которым подняли плач в газетах, почти все остальные недавние жертвы были взрослыми мужчинами, которые непосредственно участвовали в разведении, перевозке или забое свиней. Мало того, почти все эти взрослые мужчины были китайцами – то есть принадлежали к группе, доминирующей в малайзийской свиноводческой промышленности. Напротив, японский энцефалит, как уже давно известно, знаменит именно тем, что поражает в основном детей. Профессор Сай Кит Лам (или, для англоязычных друзей, «Кен» Лам), возглавлявший тогда департамент медицинской микробиологии в университете, публично заявил, что за время вспышки умерло слишком много взрослых, и это не сходится с обычным описанием ЯЭ. Да и смертность кажется до странности высокой – более 54 процентов. Может быть, это новый штамм вируса ЯЭ, более вирулентный, чем обычно, более агрессивный ко взрослым, менее часто поражающий людей посредством переносчиков-насекомых.

Или, может быть, это вообще другой вирус с другим способом передачи. Комары здесь явно не подходили. Что это за комар такой, который кусает только взрослых мужчин-китайцев, работающих на свинофермах?

Тем временем свиньи в Малайзии тоже заболели – у них началась своя эпизоотия неизвестно (или известно?) чего. Знакомой формой японского энцефалита эта болезнь опять-таки не являлась, потому что свиньи обычно переносят ЯЭ, не демонстрируя таких явных клинических симптомов. Они бывают и усилителями, и резервуарами ЯЭ: превалентность заражения среди свиней может повысить превалентность и среди комаров, которые затем кусают людей. У беременных свиноматок, зараженных ЯЭ, бывают выкидыши или мертворожденные детеныши, но ничего подобного заболеванию, появившемуся в Малайзии, раньше никто не видел. Были с гипотезой японского энцефалита и другие проблемы. Новое человеческое заболевание среди работников свиноводческой индустрии было неврологическим, вызывающим энцефалит и другие проблемы с нервной системой, а вот свиной недуг был и неврологическим, и респираторным. Для свиней он был очень заразным, судя по всему, распространяясь воздушно-капельным путем. На одной ферме за другой, сначала в больших городах в окрестностях Ипоха, а потом и на юге, в Негери-Сембилан, свиньи начали кашлять, дрожать, лаять, жалобно хрипеть, падать с ног, а в некоторых случаях даже умирать.

Летальность среди свиней, впрочем, была намного меньше, чем среди людей. Поначалу симптомы напоминали так называемую классическую чуму свиней – вирусную инфекцию, которую еще иногда называют «свиной холерой». Но эту гипотезу быстро отмели. Чума свиней – это не зооноз, люди ею не болеют. Тогда, может быть, какой-нибудь особенно злобный штамм японского энцефалита? Болезнь распространялась от одной свинофермы к другой, сопровождаясь дружным хором кашляющих свиней – люди слышали ее заранее и ожидали с ужасом. «Ее стали называть одномильным лающим кашлем, – рассказал один из приглашенных австралийских экспертов, – потому что этот кашель на самом деле было слышно за целую милю. Люди заранее знали, что болезнь пришла в их район»[178]. Она передавалась между свиньями через чиханье. А еще переносчиками служили грузовики, перевозившие свиней с фермы на ферму. Вскоре она перебралась и через границу: в начале 1999 г. малайзийских свиней вывезли в Сингапур, и болезнь поразила работников скотобойни. Всего заболело одиннадцать сингапурцев. Благодаря высококачественной медицинской помощи, предоставленной городом-государством, умер из них только один.

Никто до сих пор не понимал, чтÓ же это было. БÓльшая часть лабораторной диагностики в Малайзии проводилась либо Министерством здравоохранения, либо (для образцов, взятых у свиней) в национальном ветеринарном исследовательском институте в Ипохе. Ученые в Университете Малайя, особенно в департаменте медицинской микробиологии Кена Лама, следили за кризисом внимательно, но тихо. Главным клиническим вирусологом в департаменте работал Пол Чуа. Он активно использовал «мокрые» лабораторные методы, в том числе выращивание вирусов в культуре и микроскопию. Сазали Абу-Бакар был молекулярным вирусологом – он рассматривал вирусные геномы точно так же, как Эдди Холмс, в качестве последовательностей чистого кода: ACCAAACAAGGG, буква за буквой. Какое-то время Чуа и Абу-Бакар не могли ничего сделать, разве что читать газетные статьи, говорить с коллегами и делать предположения, потому что у них не было образцов крови, тканей или спинномозговой жидкости – главных материалов для лабораторной диагностики.

А потом они вдруг их получили. Эпидемия в Негери-Сембилан, не так и далеко от столицы, продолжалась, и пациенты начали поступать в том числе и в медицинский центр Университета Малайя. Этих пациентов лечили, некоторые из них умерли, и Пол Чуа получил образцы, взятые с трех тел. Одной из жертв стал 51-летний свиновод из деревни Сунгай-Нипах. Он поступил в госпиталь с высокой температурой, спутанностью сознания и подергиваниями в левой руке. Через шесть дней он умер.

Чуа и его доверенный ассистент изолировали вирус из образца из Сунгай-Нипаха, вырастив его в линии лабораторных клеток, изначально позаимствованных из