и банановые деревья растут, словно сорняки на брошенном огороде. Из тридцати шести заболевших в Фаридпуре умерли двадцать семь. А социальная связь между заболевшими наводила на ту же пугающую мысль, что и вспышка в Чандпуре: некоторые люди подхватили инфекцию от других людей. Команда исследователей отметила, что передача от человека к человеку «повышает риск более широкого распространения этого высоколетального патогена». «В бедной, густонаселенной стране вроде Бангладеш смертельный вирус может быстро распространиться еще до введения эффективных мер сдерживания»[180]. Они выражались осторожно, но имели в виду примерно следующее: он может распространиться, как пожар по сухой траве.

Затем случилась очередная вспышка в Бангладеш, уже пятая за четыре года, на этот раз – в округе Тангайл, километрах в ста к северо-западу от Дакки. В январе 2005 г. заболело двенадцать человек, из которых умерло одиннадцать. Начало казаться, что Бангладеш находится под уникальной атакой этого убийственного заболевания, которое проявляет себя в начале каждого года. В Малайзии не случилось ни одной новой вспышки. В Индии, к северу от северо-западной границы Бангладеш, случилась одна. Больше нигде в мире вирус Нипах не встречался. В Тангайл тоже отправилась команда из Дакки и провела исследование «случай-контроль», пытаясь найти источник заражения. Возглавлял группу Стивен Лаби, американский врач и эпидемиолог из CDC, которого командировали в Дакку в качестве директора программы Международного центра исследования диарейных инфекционных заболеваний в Бангладеш (чаще всего его называют просто «Холерным госпиталем», хотя официальная аббревиатура – ICDDR,B[181]); там он работал в тесном сотрудничестве с бангладешским коллегой из Министерства здравоохранения, Махмудуром Рахманом.

Группа Лаби, как до них группа Монтгомери, опросила жителей, чтобы узнать, какой рискованной деятельностью занимались пациенты, которые заболели и умерли (или заболели и выздоровели), в отличие от соседей, которые остались здоровыми. За умерших отвечали их близкие родственники и друзья. Лазали ли они по деревьям? Некоторые – да, большинство – нет, как среди пациентов, так и среди здоровых людей из контрольной группы. Трогали ли они свиней? Нет, никто в Тангайле не прикасается к свиньям. Трогали ли они крыланов? Нет, никто не трогал. Трогали ли они уток? Да, трогали, но что в этом такого – их многие трогают. Трогали ли они больных кур? Ели гуаву? Ели бананы? Ели животных, которых забили во время болезни? Ели карамболы? Трогали кого-то, кто страдал от лихорадки и спутанности сознания, а потом умер?

Сами вопросы напоминали штрихи на эскизе картины по мотивам бангладешской деревенской жизни. Но ни один из этих вопросов – на этот раз даже о том, лазал ли кто-нибудь по деревьям, – не дал никаких статистически значимых различий между теми, кто заболел, а кто – нет. Лишь один вопрос, заданный командой Лаби, дал результат: «Пили ли вы недавно сырой сок финиковой пальмы?»

Гм… ну… да. Сок финиковой пальмы – это сезонный деликатес в деревнях на западе Бангладеш. Он течет по «венам» так называемого финика лесного, или сахарной финиковой пальмы (Phoenix sylvestris), и если ствол просверлить, то сок вытечет в подставленный глиняный горшок. Как и сок клена, он богат сахаром – судя по всему, даже еще богаче, потому что его не приходится долго и упорно выпаривать. Некоторые люди готовы заплатить немало бангладешских так за свежий, сырой сок финиковой пальмы. Добытчики торгуют им вразнос в ближайших деревнях или прямо на обочине, словно соседский мальчик с лимонадным лотком. Покупатели обычно приходят со своими стаканами или банками. Они выпивают сок прямо на месте или приносят домой, чтобы поделиться с родными. Самый лучший сок – красный, сладкий и прозрачный. Процесс естественной ферментации начинается очень быстро, и цена резко падает после десяти утра, когда сок уже не такой свежий. Примеси тоже снижают цену. А еще, как вы увидите ниже, примеси играют и другую важную роль.

Расследование в Тангайле выявило одно-единственное различие между больными и здоровыми: большинство заболевших пили сырой сок финиковой пальмы. А большинство здоровых соседей – не пили. История все усложнялась.

72

Я отправился на встречу со Стивом Лаби в ICDDR,B. Он высокий и худой, с короткими русыми волосами, в очках, серьезный, но не напыщенный, бывший студент философского факультета, который увлекся медициной и эпидемиологией, а потом решил заняться инфекционными заболеваниями в странах с низким уровнем доходов. В Бангладеш он приехал в 2004 г. Он очень хорошо знает страну. Ему постоянно сообщают о смертях, что получилось предотвратить, и он делает все возможное, чтобы повторить этот положительный опыт. По большей части он работает со знакомыми, «будничными» заболеваниями – пневмонией, туберкулезом и диареей, смертность от которых намного выше, чем от вируса Нипах. Бактериальная пневмония, например, убивает примерно девяносто тысяч бангладешских детей в возрасте до пяти лет в год. Бактериальная диарея – около двадцати тысяч новорожденных в год. Учитывая такие цифры, я спросил Лаби: зачем вообще обращать внимание на вирус Нипах?

Ради предусмотрительности, сказал он. Прямо как в поговорке – лучше известное зло, чем неизвестное, но ни то, ни другое в любом случае нельзя игнорировать. Вирус Нипах важен из-за того, что может из-за него произойти, и потому, что мы мало что знаем о том, как это может произойти.

– Это ужасный патоген, – сказал он, напомнив мне, что летальность среди жертв вируса Нипах в Бангладеш – больше 70 процентов. – У трети выздоровевших заметные неврологические поражения. Это плохая болезнь.

Причем примерно половина заболевших в Бангладеш, добавил он, заразилась вирусом от других людей – довольно-таки пугающая статистика, учитывая, что в Малайзии ничего подобного не наблюдалось.

Почему во время одних вспышек заражение от других людей стало важным фактором, а во время других – нет? Насколько стабилен вирус? Какова вероятность, что он эволюционирует в еще более заразную для людей форму? Бангладеш, как я уже говорил, – очень густонаселенная страна, там живет около тысячи человек на квадратный километр, и это число лишь растет. Население распределено довольно ровно по сельской местности; люди бедны, у них по большей части нет доступа к современной медицине, и они неумолимо наступают на последние остатки нетронутой дикой природы. Все это особенно повышает риск эпидемий в стране – как старых, всем знакомых патогенов, так и новых. Так что, конечно же, Нипах – это важная часть нашей работы, объяснил Лаби, несмотря на то, что цифры (пока что) малы.

Есть и еще одна причина, добавил он. Практически никто в мире толком не знает ничего об этом вирусе.

– Если мы не будем его изучать в Бангладеш, его вообще