всех парах фуру, груженую бревнами. Он бы успел перебежать, но я его отвлек. Он обернулся. В тот миг я в последний раз видел его глаза. Глаза моего друга. Друга, которого я толкнул в смерть. Надеюсь, ты сможешь меня простить, когда свидимся. А мы свидимся, уверяю.

P.S. Я пью до дна бутылки, что ты мне оставил. Твое здоровье!»

— Ты его знаешь? — спросила Вика, когда мы вышли из парка, когда машина скорой помощи, кряхтя и поскрипывая, увезла Иглыча в больницу.

— Это Иглыч. Не знаком, но знаю его.

— Видел его лицо, когда его несли?

— Ага. Он улыбался и смотрел на небо стеклянными глазами. Потом, вроде как, повернулся ко мне.

— Это все, что ты успел заметить?

— Разве нет? — в недоумении спросил я.

— Похоже, без этого ты — слепошара. — Вика подала мне очки. Мир стал четким. Она поправила парик, надела бейсболку и ударила пальцем по козырьку. Тот опустился на нос. Мир потемнел.

— Что было не так? — спросил я, подняв козырек обратно. Мир стал ярче.

— Он повернулся к тебе лицом. Он улыбался. Все это было — это факт. А еще он прошептал тебе что-то. Даже не прошептал — просто открывал рот, пытаясь что-то сказать. Губы едва двигались.

— Так ты ничего не слышала?

— Нет, но Кейси говорит, он сказал: «Осторожнее».

— Это все, что она сказала?

— К сожалению, нет. К сожалению, я видела кое-что еще. Когда медики закрывали задние двери скорой, этот твой Иглыч резко поднял голову, и я увидела… — Ее передернуло. Она поместила руки в сумочку, к Кейси.

— Что увидела? — Сам того не заметив, я положил руку ей на талию. Мне еще никогда — в тот раз точно — не было так приятно. Даже не знаю, что может быть приятнее этого. Думаю, ничего.

СЕКС

С чего бы вдруг?

СКОРО УЗНАЕШЬ

Как скоро, Профессор?

КОГДА ПОПРОБУЕШЬ

— Он поднял голову, и на ней не было лица. Точнее даже, оно было… но черным, как бездна. Может быть, просто так на него падала тень, но потом… Потом на черном пятне, поглощающем весь дневной свет, появился этот ублюдский, противный, гнусный, гнилой Смайл. Смайл Козлова. Он светился. Пылал красным.

Весь мир вдруг остановился и стал серым. Медработники застыли в неуклюжих позах. Прошло лишь мгновение, за которое даже свет — со свой-то то скоростью — не проделает и метра пути, только поэтому я сомневалась. Я вдруг вспомнила твое прошлое. Твоих… Иль… Илона, прости. Я вспомнила твоих родителей, вспомнила Полю… Смайл Козлова пылал красной печатью на конверте серого мира и скалил зубы.

— Бог ты мой. — У меня подкосились ноги. Я чуть не упал на тротуар и не разодрал щеку, как Иглыч о кору березы. Выстоял. Спасибо Вике и ее энергии. Энергии ее Кейси.

— Он глумился надо мной. Потом произнес: «Я приду за вами, сучары. Я приду и за тобой, шавка». Последнее было адресовано Кейси.

— Как такое может быть? — выскочило из меня, хотя я знал, что такое уже случалось. Я задал этот вопрос Вике, но в голове кружили другие: «Почему я услышал это от нее, а не от Профессора? Почему он не сказал мне об этом раньше ее? Например, сразу».

ГОВОРИЛ

КРИЧАЛ

ОРАЛ

ТЫ НЕ СЛЫШАЛ

КОГДА ТЫ С НЕЙ, ВАША СВЯЗЬ КРЕПЧЕ

НАШЕЙ

Это плохо?

НИ В КОЕМ СЛУЧАЕ

Некоторое время мы стояли друг напротив друга. Смотрели в глаза. Держались за руки. Вокруг словно образовался невидимый кокон или купол, или защитное поле. Мир будто снова замер. Тогда и я это видел, хоть глаза только и смотрели в ее глаза и тонули в них.

Прохожие обходили нас, даже не понимая этого. Они смотрели на нас, но не видели, словно смотрели сквозь. Когда мне казалось, что они вот-вот в нас врежутся, те делали дугу.

Солнце в зените не жарило наши плечи. Ветер, что усердно шевелил листву и заминал деревья, не обдувал. Ни моторного рева проезжающих автомобилей, ни людских разговоров, ни пения птиц. Ничего. Только я и она. И жжение внизу живота. Там, где ты прислонялся ко мне. Там, где Кейси прислонялась к Вике. Она чувствовала мое жжение. Я — ее.

«Надо действовать», — послышался голос. Наш общий голос. Он повторялся и становился громче, разборчивее. После, когда наши перепонки уже не могли выдержать громыхания, до нас донесся такой же громкий и отчетливый голос Витьки: «БЫСТРЕЕ!»

В глазах помутнело. Показалось, что солнце моргнуло: ярко вспыхнуло, пропало и вновь засветило с прежней яркостью. Именно в это мгновение мы перестали держаться за руки и смотреть друг другу в глаза. Связь оборвалась, кокон распался.

Люди озирались по сторонам. Оборачивались. Не понимали, что происходит или произошло. Большинство, прикрываясь ладонью, смотрели на солнце. Оно и вправду тогда моргнуло. Это событие разлетелось по интернету.

Многие жители Слобурга имели возможность наблюдать за этой вспышкой. Кто-то назвал ее солнечным затмением, кто-то — Волею Божией, тысячи придерживались мнения, что вспышка солнца — результат испытания оружия америкосов, миллионы окрестили ее началом апокалипсиса, концом света. Нейтрально ко вспышке как к явлению природы отнеслись единичные ученые всего мира, до которых дошла эта информация. Они отказывались выдвигать какие-либо гипотезы, пока все как следует не исследуют. Это заявление смутило умы обычных людей, не имеющих ученых степеней.

«БЫСТРЕЕ!» — снова прогрохотал Витькин голос. Теперь его слышали не только мы. Его слышали и другие, кто уже вдавил голову в плечи. Это был мощный зов.

Мы побежали. Все побежали. Как тараканы по кухне. Расползались по району, как капля машинного масла радужным пятном по луже. Мы не знали, куда бегут остальные, зато были уверены, что нам надо в Курямбию. А еще больше мы были уверены, что чем дольше мы в нее бежим, тем больше отдаляемся от нее.

А бежали мы не меньше пятнадцати минут. Ноги сами нас несли, и мы им доверяли.

Когда мы миновали водонапорную башню соседнего района города, от запаха которого жители прозвали его Вонючкой, от запаха, что исходит от завода удобрений и очистных сооружений водоканала, свернули к перелеску, что находился чуть ниже нас. Относительно перелеска мы находились на высоте птичьего полета — все благодаря холмистой местности Вонючки. Вонючку и наш район разделяет Утопи Грешников, но через нее мы не бежали. Наши ноги миновали ее, сделав небольшой крюк. Спасибо им.

Подбегая к перелеску по примятой траве, у нас только-только начиналась одышка, а вот ноги болели так, будто их весь день молотили сырым канатом. Если они не