Лемехов шел в толпе. В темноте не было видно лиц, но рядом качался тюрбан, ниспадало до земли покрывало. Казалось, по дороге шли древние племена, двигались воскрешенные народы. Разверзалась земля, открывались усыпальницы. Из них выходили усопшие, облеченные в плоть. Лемехову чудился сырой земляной запах, тление ветхих одежд. Что-то слабо мерцало, быть может, кристаллы горного хрусталя. Мертвые присоединялись к живым. Все торопились к горе, чтобы восславить божество, которое посылало впереди себя золотую вестницу.

Гора приближалась. В темноте ее склоны шевелились, покрытые восходящей толпой. Вершина, черная на заре, колебалась от множества бродивших по ней людей.

Лемехов задыхался. Его влекла заря. Ее незримые алые руки поддерживали его, помогая взбираться на кручу. Подхватывали, когда он спотыкался. Отводили в сторону от темных расселин.

Он неотрывно смотрел на зарю. В ней, розовой, золотой, звучали слова, обращенные к нему. Слова величественные и певучие, в которых раскрывалась тайна Сотворения мира. Лемехов был причастен к этой грозной и восхитительной тайне. Его путь на гору складывался с бесчисленными дорогами и путями, по которым он шагал, плыл и летел. Но заря, ее алые и золотые слова, ее волшебная тайна приближались из будущего. Заря освещала путь, тот, который совершала душа от рожденья до смерти, и дальше, в бесконечном бессмертном странствии.

Он взошел на вершину. Было множество людей, и казалось, от их колыханья гора качалась. По другую сторону горы открывалась низина, над которой пламенело небо. Низина была в тени, но тонкая струйка реки зеркально сверкала, отражая зарю. Множество людей сидело на склоне, обратив лица к заре. Были похожи на оцепеневших недвижных птиц, сидевших на гнездах.

На самой вершине двигался непрерывный людской хоровод. Камнями была выложена просторная спираль. Люди входили в устье спирали и шли по кругу, медленно, виток за витком, приближаясь к центру. Глаза у некоторых были закрыты, словно их вел поводырь. Другие смотрели в небо, произнося невнятные молитвы. Достигали центра спирали, замирали, вознося руки, словно прикасались кончиками пальцев к небу. Выходили из спирали и садились на склон, лицом к заре, как заколдованные птицы.

Лемехов ступил в спираль. Перед ним шел огромного роста казах, босиком, в пестрой шапочке. Старался не наступить на босые пятки женщины в восточном одеянии. Лемехов сделал несколько шагов и почувствовал, что его захватил бесшумный вихрь, закрутили действующие в спирали силы. Словно из небес прилетало мерцающее излучение, захватывалось спиралью, набирало силу, пронзало идущих людей.

Ему стали являться видения, словно во сне. Он увидел комнату давно умершего деда, в которой побывал только раз. Но теперь отчетливо видел фарфоровую настольную лампу с шелковым абажуром. Висели на стенах картины. Серебряная ложечка с монограммой преломлялась в чашке чая. Лицо деда замерло с полуоткрытым ртом, когда он не успел произнести какое-то слово.

Он увидел мраморный памятник на каком-то безвестном кладбище. На мраморе отчетливо была выведена фамилия – Лемехов, в углубления букв набилась пыль.

Потом его закрутило, как на карусели, он поднялся ввысь и увидел землю, голубую, с завитками облаков, и понял, что перенесся в Космос.

Начались вспышки, напоминавшие шаровые молнии, и эти вспышки были одушевленными, у них была душа, и он испытал от встречи с ними блаженство.

Он достиг центра спирали и встал рядом с казахом, воздев, как и он, руки к небу.

Еще недавно, в прежней жизни, он занимался Космосом, готовил ракеты и аппараты для космического рывка. Но теперь он находился в Космосе без ракет. Космос сам явился к нему, на вершину горы. Аркаим был космическим кораблем, который приводился в действие волшебной спиралью.

Испытывая чудную невесомость, он покинул спираль и сел на склоне, глядя на бесшумную зарю. Она росла, разгоралась. От нее поднимались волны, алые, золотые, розовые. Божество приближалось. Люди вставали с земли, звали его и славили. Лемехов видел, как Женя раскрыла живот, подставляя его заре, чтобы целительная сила оплодотворила ее. Язычник Аристарх воздел руки, безмолвно возглашая хвалу. Паломник Алексей восхищенно смотрел на зарю и читал «Отче наш». Слепец Вадим – обращая к заре свои сомкнутые глаза, ожидая, что алые капли света проникнут сквозь тьму. Казах в разноцветной шапочке стоял на молитвенном коврике и молился. Буддист в оранжевой хламиде гудел свои песнопения. Все волновались, ликовали, славили восход божества.

На горе появился профессор Жданович, все в той же помятой блузе и панаме. За ним следовала журналистка, с обожанием глядя на любимого пастыря. Жданович извлек книгу, и на ее кожаном переплете блеснула оттиснутая золотом надпись: Ригведа. Жданович раскрыл книгу, так чтобы заря освещала страницы, и стал читать.

Смотри, ночь уходит.

И восходит на свое ложе заря.

Вот льется свет.

Наилучший из всех светов.

Огонь утренний, лучистый.

Заря блестящая, пришла она.

Вся белая, со своим теленком.

Черная ночь уступает ей свое место.

Жданович читал, восторженно и певуче, как читают священную книгу. Все сошлись к нему, ловили вещие слова. Он был вероучитель, привел на вершину горы свой народ. Проповедовал религию зари, благую весть Аркаима. Лемехов чувствовал, как приближается что-то огромное, могучее, лучезарное. Не только там, за горизонтом, где пылала заря. Но и в его душе, истомившейся, верящей, ожидающей чуда.

Заря появилась, сияющая.

Она разбудила живущий мир.

Показала нам богатства.

Заря разбудила все существа.

Она заставляет встать лежащего.

Другого заставляет искать пищу.

Слабому зрением показала дали.

Другого послала добиваться владычества.

Того – славы, этого – почестей.

А иного побудила идти в путь куда-либо.

Лицо Ждановича, озаренное светом, казалось властным и грозным. Его блуза и панама, залитые алым светом, были облачением жреца. Лемехов испытывал ликование. Могучая сила рвалась из него навстречу восходящему солнцу. Одно светило всходило над горизонтом, распахнув зарю. Другое – в его душе. Два солнца готовы были слиться в одно.

Это дочь небес явилась в свете.

Юная женщина в яркой одежде.

Та, которая царит над всеми благами.

Счастливая заря сияет над землей сегодня.

Она идет дорогою прошлых зорь.

Сияя, она оживляет того, кто живет.

Но того, кто мертв, заря оживить не может.

Они ушли, смертные.

Видавшие зори прошлого.

Это нам теперь позволяет она любоваться собою.

Из-за далеких холмов возник красный огонь. Окруженное зарей, появлялось солнце. Пылающий свет хлынул в долину. Река сверкнула, как расплавленное стекло. Гора, озаренная солнцем, ахнула. Лемехов почувствовал, как рванулась в груди скопившаяся немота, ударила бурно наружу, сначала клекотом, потом рыданием, а потом неудержимым извержением стихов. Пушкинских, полузабытых, из детства, из книжек, что читала бабушка, из маминого потрепанного томика, из тех стихов, что разучивала жена, собираясь на праздник. Лемехов смотрел на солнце, грудь его сотрясали рыданья, и он громко, боясь, что его вновь покинет дар речи, читал: