Они выпили, извлекли из чехла спиннинги.

– Ты, Немой, бери сетку, ходи за мной. Я на уху наловлю, и ступай вари.

Река неслась в темных воронках. На дне их сверкало солнце. Рыбаки разделились. Гость неумело, путаясь в леске, забрасывал блесну. Топтыгин, отрезвев, острым взглядом ловца прицеливался, кидал блесну, крутил катушку. Было видно, как трепещет под напором воды тонкая струнка.

Первую рыбину Топтыгин поймал почти сразу. Спиннинг выгнулся, леска натянулась. Топтыгин откинулся, крутил катушку. Рыба вспыхнула над водой, взметнулась в пене. Бурлила на конце лески, приближаясь к берегу. Топтыгин выхватил ее из воды, она крутилась в воздухе трескучим пропеллером. Топтыгин схватил ее левой рукой. Из кулака торчала голова с золотым глазом, извивался слизистый хвост. Топтыгин извлек из кармана хирургические ножницы и с хрустом надрезал рыбью челюсть. Извлек крючок.

– Ай, ленок! Ай, ленок! С почином! – Он повернулся к Лемехову: – Что смотришь, Немой! Подставляй сетку!

Кинул рыбу в сетчатый садок, и рыба, ошалев от боли, ходила ходуном, вставала на голову, брызгала слизью, стараясь пробить ячею, крутила полными ужаса золотыми глазами.

Вторая рыба неслась над водой, как торпеда, оставляя пенный след. Топтыгин вырвал ее из реки. Она танцевала у него над головой, выделывая вензеля. Он поймал ее, сдавил могучим кулаком. Она не сопротивлялась, только дрожал зеленоватый раздвоенный хвост. Топтыгин кинул ее в садок, торопясь забросить спиннинг.

– Ой, ленок!

Топтыгин поворачивался в разные стороны, прицеливался, метко забрасывал спиннинг, словно знал, где, среди черно-серебряных воронок, плывет рыба. Выхватывал, приговаривая:

– Ой, ленок! Ой, ленок!

Садок отяжелел. Рыбы пахли рекой, слизью. Лемехов страдал, видя, как очередная рыба вырывается с корнем из реки, и в реке, где она плыла, остается рана.

У гостя Антона Афанасьевича не ловилось. Он забрасывал на мелкое место. Иногда на крючок попадался клок травы. Несколько раз он цеплял крючком себя самого.

Наконец, ему повезло. Пойманная рыба крутилась на леске, то вылетала на поверхность, то исчезала. Антон Афанасьевич тянул, дергал, издавая торжествующий крик. На мелководье он дернул спиннинг, рыба взлетела, сорвалась с крючка, упала на берег у самой воды. Стала скакать, подбираясь к реке. Антон Афанасьевич кинулся к ней, ловил руками. Рыба выскальзывала, подбиралась к воде. Антон Афанасьевич падал, старался накрыть ее грудью.

Лемехов издали следил за этой нелепой схваткой. Взглядом, страстным сочувствием помогал рыбе. Выхватывал ее из рук Антона Афанасьевича, заставлял того спотыкаться, падать. Рыба достигла реки, взбурлила на мелководье и ушла в глубину. Скрылась среди серебристых вспышек.

Антон Афанасьевич поднялся, чертыхаясь, грозя кулаком реке. А Лемехов торжествовал, представляя, как стремительно мчится рыба в холодных потоках.

Уха бурлила в котелке, всплывали белые рыбьи ломти. Лемехов разливал уху по пластмассовым мискам. Топтыгин и Антон Афанасьевич пили водку, хлебали уху, обжигались, откидывали рыбьи кости.

– Ничего, Антон Афанасьевич, не огорчайтесь. Мы здесь ловим, а вы там, в Москве ловите. Вы там рыбак первоклассный. Такие рыбины к вам попадаются. И президент, и премьер, и вице-премьер. Мы ваши связи отслеживаем.

– Мало связи заиметь, их удержать надо. – Антон Афанасьевич, уступивший Топтыгину в искусстве ловить рыбу, демонстрировал свое превосходство в иной, недоступной Топтыгину области. – Здесь к каждому должностному лицу свой подход. Например, президент. Когда с ним говоришь, надо смотреть ему прямо в глаза и говорить очень спокойно. Если в глаза не смотришь, значит, что-то скрываешь. Если нервничаешь, значит, гневаешься на президента. С премьером иначе. Если чего-то от него добиваешься, какую-нибудь схему предлагаешь или делаешь предложение, скажи так, будто ты его собственные мысли излагаешь, его гениальные идеи высказываешь. Это сработает. Он твои предложения примет как свои собственные. Третье дело – с вице-премьерами. У каждого свой характер, свое слабое место. Вычисли и бей в яблочко. С одним говори в кабинете. С другим в ресторане. С третьим на яхте, где-нибудь в Средиземном море. Но будь осторожен, держи дистанцию. А то он утонет и тебя утянет.

Антон Афанасьевич важно наставлял внимавшего Топтыгина, а тот хитро поглядывал своими синими бусинками. Кивал Лемехову, чтобы тот наполнял рюмки.

– А что это, Антон Афанасьевич, история была с вице-премьером? Забыл фамилию. Вроде Лемешев.

– Лемехов?

– Вот-вот! За что его сковырнули? Здесь, на северах, разное толкуют.

– С Лемеховым мы дружили. Большие дела делали. И в космос, как говорится, вместе летали, и с девками до утра гуляли. Он мужик крепкий, с головой. Меня к себе звал, но я не пошел. Чувствовал, что тот погорит.

– На чем погорел?

– Это тебе знать не надо. Целее будешь. Важно другое. Был человек, государственный муж. С президентом на «ты». А потом сгинул, как будто его и не было.

– Куда же он делся?

– Тоже история темная. Одни говорят, что сбежал в Америку и там разгласил государственную тайну. Другие говорят, что его забрали и держат в специальной тюрьме, для опасных преступников. Третьи говорят, что он постригся в монахи и живет в каком-то монастыре, на воде и хлебе.

– Выпьем, Антон Афанасьевич, чтобы нам не оступиться, а вот так на природе, на воле, пить и гулять!

Чокнулись, выпили. Антон Афанасьевич топорщил усы, играл кадыком, словно проглатывал кость. Проливал уху себе на грудь.

Лемехова не удивляло, что разговор шел о нем. При этом его не замечали, его не узнавали, будто его не было. Будто он был мертв и не мог опровергнуть небылицу, уличить фантазера. Он и впрямь был мертв. Тот прежний Лемехов, вице-премьер, честолюбец, дерзавший стать президентом, возмечтавший о величии, был мертв. Вместо него существовал неопрятный, лишенный речи человек, который чутко прислушивался, как в нем взрастает другая личность. Эмбрион, которому еще предстоит родиться.

Он почти не замечал этих шумных людей, ворвавшихся в храм Господа и устроивших здесь беспорядок. Горы величаво и грозно наблюдали за ними. Невидимые рыбы неслись в реке. Ворон, пролетая над елями, оглашал тайгу гулким карканьем. Это были духи, знавшие тайну Сотворения мира, охранявшие каменные скрижали.

– Ого, Антон Афанасьевич, смотрите, вроде гроза идет. Как бы нам не застрять. Вертолет в грозу не летает.

Из-за елей вставала фиолетовая туча с оплавленным краем, и в ней, как зверь в берлоге, ворочался и рокотал гром. Огибая тучу, как металлическая стрекозка, возник вертолет.

– Мой пилот классный. Я его у пожарных купил. – Топтыгин поднялся, отбрасывая пластмассовую миску, отшвыривая ногой пустую бутылку. – Ты, Немой, здесь оставайся, соберись. Вертолет за тобой пришлю.

Помог гостю подняться, и оба, обнявшись, прихватив садок с рыбой, пошли к отмели, над которой снижался вертолет.