* * *

Лендер потускневшим взглядом проводил паромотор Кантора, сверкающий матовыми бликами по черному лаку, и поднял взор на фасад здания Биржи практической истории.

На обширном фронтоне красовалось изображение памятного фрагмента из легенды — Урзус Лангеншейдт могучей рукой разрывает медвежью шкуру и половину ее отдает Грейту Шедоу.

В некоторых источниках говорилось, что легендарную шкуру воитель и основатель Мира жаловал со своего плеча верному соратнику целиком. Но историки придерживались той версии что Лангеншейдт ее все же разделил, демонстрируя тем самым не столько силу, сколько справедливость. Также считается, что в сем жесте отражено не столько великодушие, сколько символ делегирования власти и доверия сподвижникам.

Грандиозное изображение несколько грешило против исторической правды тем, что персонажи были обряжены в турнирные пластинчатые доспехи накладного серебра, принадлежавшие гораздо более позднему времени. Чешуя из крупных пластин в виде листьев дуба и вяза делала персонажей эпоса похожими на сосновые шишки. Скорее всего, в действительности доспехи были легче — из слоеной кожи на рыбьем клею.

Но цели своей барельеф достигал. Историки, вроде бы не являвшиеся блюстителями Традиции, не только не утрачивали с ней связи, но и являлись институтом, воплощавшим ее в новейшие времена.

Впрочем, Лендер, как и всяк сюда входящий, менее всего был настроен на размышления о Традиции. Мысли его занимали вопросы сиюминутные и суетные.

Он двинулся по высоким ступеням под колоннаду, словно бы придавленный громадой здания, в которое без трепета входили, наверное, только сами историки.

Если здание Ленд–пэлес было празднично–великолепным, а дворец Совета синдикатов — деловито–аскетическим, но внушающим ощущение мощи и могущества, то Биржа практической истории воплощала в архитектуре ничтожество человека перед неизвестностью судьбы. Неизвестностью, завеса которой приоткрывалась только избранным.

Практическая история, как и всякое дело, которым занимались люди Мира, находилась в ведении многочисленных, как правило, семейных предприятий, которые объединялись в цехи, но, в отличие от всех других бизнесов, не формировали синдикатов. По той простой причине, что никакого продукта не производили и не сбывали. Поэтому историки никак не зависели от Совета мейкеров. К сословию маркетеров историки также не принадлежали, поскольку ничего не продавали и не предлагали свою рабочую силу и время никому из мейкеров. Формально каждый историк принадлежал тому сословию, выходцем из которого был по рождению, но его положение в обществе было иным и в некотором смысле исключительным.

Поскольку историки не арендовали земельных угодий, ничего не возделывали и не разрабатывали недр, то и от лендлордов они были независимы.

Впрочем, их положение можно сравнить с положением друидов. Земля не может существовать без друида, и всякий лендлорд окружает свой главный дом парком и садами, за которыми присматривает друид. Но как у каждого человека есть дух, управляющий его судьбой, так у каждого есть историк, который присматривает за превратностями судьбы — реальными и мнимыми, уже пережитыми или только ожидаемыми.

Среди компаний, которые занимались этим непростым ремеслом, были акулы и спруты, а была и мелкая рыбешка. Но так же, как у производителей и землевладельцев были центральные координационные органы, так и у историков была Центральная биржа.

Здесь были представлены конторы всех значительных компаний, занимавшихся управлением рисками. Здесь находился один из центральных рисковых банков, хранивших огромные фонды. Здесь же был один из самых важных центров исследований в области практической истории.

Биржа занималась распределением клиентов между компаниями по деловому, сословному, имущественному и многим другим цензам.

Система оценки рисков была сложна, разветвлена и довольно запутанна для несведущего.

Кроме предсказаний судеб и рисковых договоров историки занимались тяжбами и спорами, закладами и разрешением имущественных конфликтов, спорными случаями наследства и перемещением собственности — в тех случаях, когда контрагенты не могли решить деловые вопросы без посредников.

Величественный привратник в тройном фартуке и лаковой кожаной шляпе подналег на посох и распахнул перед Лендером монументальные врата в темных барельефах, отражавших чуть ли не все значимые исторические события Мира.

Таких дверей под колоннадой было шесть, и с ними управлялись шесть привратников. Почти без звука, мягко, с легким шипением поршней двери поочередно откатывались и снова закрывались, впуская и выпуская стайки посетителей.

Компания «Нил Юкканн Ейтс» не относилась к самым крупным, не держала рисковых договоров с лендлордами и главами синдикатов, но была известной и весьма почтенной, с долгой и славной историей. Это семейное предприятие специализировалось на делах людей, чьи профессии были связаны с повышенной опасностью. Не экипажи или механики термопланов и не аристократы, идущие путем доблести, относились к ним.

Личный историк Хая Малькольма Лендера производил впечатление человека, занятого не своим делом. Кабинет историка казался тесен ему, хотя к гигантам и богатырям он никак не относился. Ростом ниже среднего, изрядно тучный, при косматой, запущенной бороде. Он лучше чувствовал бы себя на мостике пиратского судна, под ветром и солеными брызгами. Его черные глаза метали молнии, а могучие руки с волосатыми пальцами не находили себе дела.

Мэтр Улле — Сигваррд Оканн Барбатос Улле — ведущий историк компании «Нил Юкканн Ейтс» — происходил из дальнего северо–восточного предела Мира — земель, граничащих с легендарной Гипербореей. При всей экзотичности своей внешности, которая действовала на Лендера угнетающе, он был человеком покладистым, добродушным и свято преданным своему ремеслу, важнее которого он ничего не знал.

Он выкатился из–за стола навстречу посетителю, сделал несколько размашистых приветственных жестов, подтолкнул Лендера к удобному креслу, которое, как и вся мебель здесь, было широким и приземистым. Потом вернулся на место и, усевшись за столом на фоне Карты Судьбы, произнес короткую речь, в которой были простые и доступные слова о Пути и ответственности человека перед судьбой и другими людьми за свою жизнь, здоровье, потомство и трансляцию культуры.

Лендера, который ничего не имел против этих справедливых тезисов, больше всего, как и всегда, занимала Карта Судьбы. Этот изумительный, сложный механизм, работающий, как часы, покачивающий анкерами и незаметно шелестящий бесчисленными шестеренками, скрывающимися за величественной и многосложной подвижной картиной, которая загадочным образом способна отражать многие и многие обстоятельства жизни людей, рисками которых занимался Сигваррд Оканн Барбатос Улле.

Разобраться в карте с ее сложнейшими переплетениями зодиакальных и других аспектных секторов, танцующими аналоговыми полями выдвигающихся цветных стерженьков, поворотными решетчатыми глобусами, с вибрирующими кольцами, показывающими совсем уж тонкие и неявные соотношения, которые тем не менее способны изменить всю картину, неспециалисту сложновато. Но Лендер, будучи человеком вдумчивым, умел распознать метку, которая, грубо суммируя все тонкости, означала его место в жизни. Историк перехватил его взгляд.