Вид убитого горем прародителя разбивал Ариману сердца.

Циклоп пошел вокруг стола в противоположную сторону. Повернувшись, он взглянул на книжные полки и потянулся к ним, но стоявшие там тома уже исчезали, как отголоски прошлого.

— Мне их не удержать, — сказал Магнус, опускаясь на колени. По его бронзовой щеке скатилась слеза. — Я чувствую, как они пропадают — словно старые друзья уходят от меня в туман…

Подойдя к отцу, Азек положил руку ему на плечо. Нематериальное тело примарха содрогалось от невыразимой печали.

Алый Король ощущал, как ипостаси его души пропадают одна за другой, слой за слоем, воспоминание за воспоминанием… Каждый день его ждала новая смерть.

Ариман протянул Циклопу свою хеку.

— Вернись со мной, отец, — попросил он.

Магнус кивнул и крепко сжал эбеновый посох.

— Ты сделаешь меня прежним?

— Сделаю, — пообещал Азек.

— Тогда я пойду с тобой.

И осколок души примарха влился в Аримана.

Открыв глаза, Азек изумленно ахнул — никогда прежде он не видел мир так, как сейчас. Легионер вернулся в Чертоги Вымирания, на берега стремительной реки. В ее темных водах сверкала темпоральная энергия, что обжигала подобно леденящему холоду пустоты.

Воин неловко отступил от кромки воды и чуть не упал — Хатхор Маат подхватил его. Когда павонид дотронулся до Аримана, тот вздрогнул, увидев мимолетную вспышку — из тела его соратника как будто вырвались две световые кометы.

Азек слышал приглушенные голоса, которые несли идиотскую чушь. Он чувствовал, как вокруг него движутся беззащитные живые создания — медлительные, безмозглые мешки с мясом и костями в непрочной оболочке из кожи.

Ариман дернулся, зашатался и взмахнул руками, словно пьяный, стараясь отогнать несносные шепоты. Смаргивая, он пытался избавиться от застывших на сетчатке образов иных существований, прожитых в тысячу раз быстрее обычного.

Его переполняла невообразимая, невероятная мощь.

Корвид узрел все острые грани бытия. Все в мире стало слишком отчетливым, чрезмерно ярким и чересчур реальным.

Куда бы ни направлял свой взгляд Азек, ему открывался миллион деталей.

Бесконечно уменьшающиеся фрактальные края булыжников.

Калейдоскопы радуг в крошечных брызгах воды.

Мелодия черной реки грядущего, настоящего и минувшего.

— Я вижу все… — проговорил Ариман, задыхаясь. — Я чувствую…

Сенсорная перегрузка стала невыносимой.

Он побежал, словно надеясь скрыться от непрерывного натиска шума и света. Разум Азека будто бы сминался под тяжестью впечатлений — хрупкая синаптическая сеть его мозгового вещества не могла обработать настолько плотный и непрерывный поток входящей информации.

В черепе воина раздался голос его повелителя.

Я избавлю тебя от этого бремени, сын мой.

+Отец? Так для тебя выглядит мир?+

Нет, гораздо подробнее.

+Как ты выдерживаешь? Возможно ли обладать такой мощью и не поддаваться ее искусам?+

Ты хочешь знать, почему я не использовал подобную силу, хотя владел ею?

+Да…+ мысленно прохрипел Ариман.

Верно, я ежедневно распоряжаюсь божественным могуществом, даром создавать и разрушать в одно мгновение… Но иметь столь исключительные способности и не применять их — вот главное доказательство силы.

+Я слабее тебя.+

Что ж, у меня иное строение разума, согласился Магнус, голос которого уже ослаб до призрачного шепота. Мои сыны и не должны видеть мир так же, как я. Если позволишь, я удалю из твоего восприятия все лишнее.

+Да, забирай!+ взмолился Азек. +Прошу, забери у меня этот дар!+

Напор ощущений мгновенно ослаб, и Ариман шумно выдохнул, как утопающий. Пока воин приходил в себя, тяжело дыша от измождения, на его глаза вновь опустились шоры, милосердно закрывшие от смертного рассудка зрелища, для него не предназначенные.

Корвид стал носителем духа намного более могучего, чем его собственный.

Но полноценная связь легионера с отцом распалась, и, хотя только что она убивала Азека, по его лицу покатились слезы.

— Ариман? — позвал кто-то у плеча воина, и тот отшатнулся. Ему померещилось, что голос состоит из мерзких звуков, утробного коровьего мычания. Затем и это ощущение пропало — боль очередной утраты ножом вонзилась в сердца Азека.

Он почувствовал, что сзади стоят Хатхор Маат, Санахт и Толбек. Потом во рту корвида возник привкус металла и пепла: к нему шагнул Афоргомон.

— Пошел прочь, демон, — злобно бросил Ариман, оглядываясь вокруг. Его поле зрения заволокло серой дымкой: глаза еще не приспособились к тому, что минуту назад видели все, а теперь — почти ничего.

Уверенно Азек мог сказать только одно: он больше не в библиотеке царя Кадма.

— Где мы? — спросил легионер.

Собственная речь показалась ему не менее гнусной, чем голоса братьев.

— Там, где начали, — в Чертогах Вымирания, — ответил Санахт.

— Счислитель?..

— Исчез, если вообще был здесь по-настоящему, — сказал Хатхор.

Ариман с трудом выпрямился, опираясь на хеку. Ощутив, что жезл наполнен энергией, Азек взглянул на него и возликовал: из эбеново-черного посох стал белым как слоновая кость.

Сокрытую в нем мощь почувствовали все.

— Вы справились, — с неприкрытым предвкушением отметил ёкай.

— Осколок Магнуса… — Маат покачал головой, не веря своим глазам. — Трон, у нас получилось. Действительно получилось!

— Да, верно, — подтвердил Ариман, ощущая нечеловеческие возможности того, чем он теперь владел.

— Ну, наконец, хоть что-то прошло удачно, — пробурчал Толбек, разворачиваясь к выходу. — Пора убираться с этой чертовой скалы и лететь дальше.

«Грозовая птица» под управлением раненого Гирлотнира Хельблинда неслась сквозь атмосферу планеты к «Дорамаару». Десантный корабль провонял кровью и горелым металлом: в его пассажирском отсеке лежали мертвые техножрецы, обломки их автоматонов и трофей отряда. Сестра Цезария истекала кровью, а Йасу Нага-сена так и не приходил в сознание: на его правом виске вздулась шишка размером с кулак.

Ольгир Виддоусин по мере сил помогал раненым, пытаясь стабилизировать их, но об организмах смертных Волк имел лишь самое общее представление.

Пром ему посодействовать не мог.

Они с Бъярки сражались в другой битве.

Бёдвар обеими руками давил на правое плечо Лемюэля, который бился в конвульсиях на полу. Дион прижимал Гамона слева, причем обоим космодесантникам приходилось наваливаться на летописца всем своим весом.