К концу битвы Циклоп полностью утратил черты материального существа. Этому аспекту Магнуса не требовалась плоть — он состоял из неудержимой энергии эмпиреев.

Если таков осколок, на что же способно целое?

Вокруг примарха лежали разбросанные тела — из плоти и крови, из железа и керамита. Смертные, слуги Механикума, легионеры. Волки, поодаль друг от друга. Неподвижная сестра Цезария в разбитой, дымящейся броне.

Пали даже Пром и Нагасена.

Лемюэль не понимал, мертвы они или живы.

Воин встряхнул Гамона и жестко посмотрел на него.

— Ты хороший человек? — спросил легионер Тысячи Сынов.

— Что?

— Отвечай быстро: ты — хороший человек?

— Нет, — сказал Лемюэль.

— Ты когда-нибудь был хорошим человеком?

— В прошлом, возможно… Я не знаю.

— Надеюсь, — космодесантник пожал плечами, — этого хватит. Иначе нам обоим не поздоровится.

Заметив, что Алый Король плывет к ним по воздуху, воин поднял летописца на ноги.

— Менкаура, — произнес Магнус. — Разумеется, это ты. Кто еще из моих отпрысков сумел бы заглянуть в истинное будущее?

— Только Ариман. Может, еще Амон, — предположил легионер, и Лемюэль почувствовал, что Менкаура быстро водит ему большим пальцем по шее ниже затылка, рисуя сужающуюся спираль. — Но оба брата ослеплены сыновней любовью и не увидели бы правды. Даже если бы им открылось то же, что и мне, они не осмелились бы остановить тебя.

Кружа над ареной, Циклоп окинул взглядом картину бойни.

— Лучшие воины Малкадора потерпели неудачу. Почему ты решил, что у тебя получится?

— Потому что я, как и ты, был прилежным учеником. И тоже заглядывал в запрещенные тексты.

Гамон задергался в хватке воина и вскинул руку, прикрываясь от звездного сияния осколка души примарха. В прошлом летописцу доводилось сидеть рядом с Магнусом Красным, внимая историям о Просперо, ныне сгинувшем, но это существо разительно отличалось от прежнего Алого Короля. Благородный, по-отечески покровительственный рассказчик сменился пламенной ипостасью Циклопа, поглощенной гневом, ожесточением и ненавистью.

Менкаура зашептал диковинные слова, от звуков которых Лемюэль содрогнулся.

— Пожалуйста, не надо… — всхлипнул он.

— Это еще откуда? — спросил Магнус, ощутив нечто странное. Он прищурил глаз, по его телу пробежали волны эфирного огня. — Из «Malus Codicium»[120]?

— In servitutem abduco[121]… — продолжал воин.

Вспыхнув яростью, Алый Король устремился к сыну:

— Только посмей!..

С его скрюченных пальцев рванулось гибельное сияние.

Завершив спираль, Менкаура прижал большой палец к загривку Гамона.

— Да будешь ты вовеки обретаться в сем сосуде! — прокричал легионер.

Циклоп заключил их в огненные объятия, и летописец завопил.

Он почувствовал, что падает.

Волю Лемюэля безжалостно изгнали из дома его же сознания, свергли с престола собственной плоти.

Гомон продолжал лететь вниз, в глубь самого себя — в бездонную пропасть, откуда нет возврата.

Но он был не один.

Рядом падал пламенеющий ангел.

Ариман сел напротив великого правителя. Моргнув, легионер приспособился к свечению нимба эфирного огня вокруг головы монарха и внимательно изучил его лицо, направив разум в четвертое Исчисление. Черты государя оказались необычными, в точности как у людей, живших на Терре за многие тысячи лет до Азе-ка. Гладкая оливково-смуглая кожа, аккуратно подстриженные темные волосы, недавно намасленная борода…

Идеальная копия царя Кадма.

Но глаза его выдавали истину.

В недрах зрачков сияли кружащиеся в танце галактики. Чтецу не удалось полностью приглушить блеск своей колоссальной мудрости; под его смертной личиной жила нездешняя сила, сокрытая за железным занавесом воли, но все же заметная.

— Тебе нравится моя библиотека? — спросил государь. — В ней почти десять тысяч книг, собранных со всей империи. Труды величайших мудрецов Самофракии и Фив; есть даже научная работа из Спарты, поверишь ли? Один из томов обернут кожей дракона, которого я сразил у Исменийского источника[122].

— Дракона?

— Да, свирепое было чудище, — сказал царь, положив на стол длинный посох-хеку, увитый резными змеями. — Убило многих моих людей, но потом я поверг тварь и посеял ее зубы.

— Так родились спарты, — вставил Ариман, заинтригованный происходящим. Его не отвлекло даже то, что посох возник из ниоткуда.

— Но впоследствии я пожалел о том, что умертвил змия.

— Почему? — спросил Азек, хотя и сознавал, что не должен потворствовать бреду отца.

— Мне было неведомо, что зверь посвящен Аресу. Бог войны проклял меня, и моему правлению сопутствовали неудачи, эпидемии, восстания и набеги.

— Но ведь не только ты сеял драконьи зубы, верно? — Ариман окончательно заглотнул наживку.

— Да, Ясон — приемный сын кентавра — взял их с собой из Фессалии[123] и посадил на поле в Колхиде…

Глаза монарха сверкнули при неосторожном упоминании древнего края колдунов. Такое же название носил не менее порченый мир, где мутные разглагольствования божеств и культистов извратили душу одного из братьев Магнуса, когда-то дорогого ему.

Наклонившись вперед, Азек положил обе руки ладонями на стол. Легионер пристально посмотрел в глаза государя, надеясь привлечь внимание своего генетического прародителя, что скрывался внутри.

— Отец, пора возвращаться домой, — промолвил Ариман.

— Я уже дома, — возразил Кадм. — Здесь мое место. Тут я упорядочиваю книги и учу их наизусть. Если я ежедневно буду прочитывать один том, то менее чем за тридцать лет запомню их все…

Правитель осекся.

— Но всякий раз, как я заканчиваю одну книгу, на полках возникают три новых. Весьма неудобно. В мире столько знаний, так много мудрости… Больше всего я страшусь того, что умру, не успев усвоить все возможное.