Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вот расшифровка этого письма с минимальными купюрами.
«5-го числа начался накат хохлов на нас, вообще прям жесткий. К нам в посадки залетели танки, бэхи, я хрен знает, как их профукали. Офицер был со мной, и танк его самого первого «задвухсотил» — переехал прям и развернулся на нем еще несколько раз.
У нас там были тяжелые бои с 5 по 9 число. Нас выбивали, потом мы опять туда заходили, потом нас опять выбивали. Там потерь… Я такого еще никогда нигде сам не видел. Даже в Бахмуте. Со мной вот психолог до сих пор работает, у меня, короче, «кукуха»… вообще прям «фляга свистит» жестко.
9-го числа мы посадку заняли, опять зашли в нее, в нас начали долбить, ствольная артиллерия, хохлы танками. Там лунки оставались в диаметре метра два наверное, глубиной в человеческий рост, я не знаю, чем хреначили, прям тяжелым. Позаваливало народу в этих блиндажах, мы еле повыкапывали людей.
Начали по посадке отступать, на окраину, и все — и с правого, с левого поля от посадки чисто. Сзади поля метров 500 и на окраине посадки, крайний блиндаж, у него два выхода было. Этот блиндаж посередине заваливает, пацанов оттуда выковыриваем, и я понимаю, что нас слишком до фига там — человек 20 на 10 квадратных метрах. Нам сейчас просто крышка будет. И я даю команду: «Отход!»
Меня контузило несколько раз, я просто орал как не в себя, не знаю зачем — просто, как чокнутый кричал. Мне говорили: «Давай, уходи первый!» Я сказал: «Нет, давайте я последний пойду, сначала вы все уходите». Короче, все успели отступить, метров 500 по чистому полю отойти, и нас три человека последних оставалось, их прикрывали, я и еще два пацана.
И слышу голоса хохлов уже на той стороне блиндажа. И я понимаю, что все, мы уже на открытке на окраине лесополосы, они нас выдавливают к полю. И мы начали отстреливаться, ползком фигачить, на животе спиной назад ползти, отстреливаться. Хрен знает, как ни разу не попали, пули просто мимо свистели. Я там порой просто к земле прижимаюсь, и пули так «пиу-пиу!» мимо меня.
Метров 150–200 отползли, у нас боекомплект закончился. 200 метров дистанция приличная, если быстрыми рывками, перебежками, может, и не попадут. Только подскочил, и тут вот этот характерный выстрел танка. Я даже не знаю, как его описать. Выхода не слышно, только приход с таким характерным визгом, как будто реактивная какая-то хрень.
Взрывается просто метрах в 15 от меня. И все. И дальше, че я помню, подлетел вверх ногами, мне перебило осколком ногу, и нога повисла левая, выше колена просто повисла набок. Я лежу, кровью истекаю. Эти двое меня прикрывают. Хрен знает, как я еще не «отъехал» сразу. Я сам себе первую медицинскую помощь оказал, жгут наложил, Нефопам вколол, броник скинул, и меня пацаны вытащили с поля. Живые вышли хрен его знает как. И «бэха» приехала на эвакуацию и по дороге, блин, «разулась». Ее раза с четвертого только «обуть» смогли. Я реально думал, уже все, я 200-й буду, меня не довезут. Меня прям довезли еле-еле, прям вот минута в минуту».
После публикации офицер сам вышел на меня в Телеграме. Старший лейтенант 106-й Тульской воздушно-десантной дивизии по имени Виктор. В тот момент он лежал в госпитале, и я переслал ему десятки и сотни сообщений своих подписчиков, которые хотели поддержать героя:
«Спасибо за Ваше мужество, спасибо за то, что своим примером показываете, что наша Родина по-прежнему сильна и светла, благодаря таким людям, как Вы! Я каждый день читаю сводки про СВО, молюсь о наших ребятах, помогаю, по мере своих сил, здесь в тылу. Душа болит за каждого из вас. Моему первенцу сейчас 10 месяцев, я каждый день гуляю с ним по длинной тенистой аллее возле дома. Ваш труд, мужество и стойкость… Благодаря им моему сыну не знакомы ужасы войны. Я прекрасно понимаю, что без вас — настоящих мужчин, реальность была бы иной и именно вы защищаете нас ценой неимоверных усилий. Спасибо Вам и Вашим родителям, которые воспитали такого достойного сына! Я на всю жизнь запомню Вашу историю, расскажу сыну и буду стараться жить достойно, помня, какая цена заплачена за это нашими воинами. Сил Вам! Мария (30 лет) и Игнат (10 месяцев), Владивосток».
Виктора я определил в проект «Народного фронта» по сопровождению ветеранов-ампутантов, который курирует моя коллега Ирина Куксенкова, раненная в самом начале СВО в Мариуполе. Реабилитация, протезирование, социализация… Новая реальность для тех, кто отдал свое здоровье за государство, которое обязано сделать так, чтобы теперь они не чувствовали себя брошенными.
500 день
8 июля 2023. В дни поражений и побед
Так называлась первая повесть Аркадия Гайдара о событиях Гражданской войны, которые разворачиваются в том числе на Украине.
Имя автора выбито на мемориале в «Комсомолке», посвященном военным корреспондентам редакции, не вернувшимся с фронтов Великой Отечественной. Штык, перо, 16 фамилий. Полутонная стела работы скульптора Эрнста Неизвестного — один из главных и нерушимых символов нашей газеты. Мемориал не погиб во время пожара в 2006-м, когда огонь уничтожил уникальный архив издания. И продолжает путешествовать с нами, сменив уже три пункта дислокации.
Эта стела была первое, что я увидел, придя в «Комсомолку» на школьных каникулах — поработать курьером. И мимо нее я пройду сегодня, оформляясь в Донбасс и дальше.
Скоро год, как мои командировки не подписывает Владимир Сунгоркин. Но он по-прежнему рядом — в названной его именем редакционной «улице», в гуляющих по «Комсомолке» крылатых шутках, в заботливых эсэмэсках военкору…
30 апреля 2019 года я написал шефу, что беспроглядно застрял в Бенгази. Местные власти уже две недели «динамили» меня с вылетом под Триполи, где разворачивались бои за город. Бездарно потерянное время я предложил зачесть в качестве отпуска. Владимир Николаевич ответил:
«Саша, спокойно и философски отнесись к происходящему. Всякое бывает. У тебя столько заслуг, успехов и удач, что должны быть и такие независящие от тебя обстоятельства. Спи, читай, общайся, веди дневник — в общем, выдыхай и не нервничай. Бывает и такое в твоей профессии. В общем, иншалла… Все зачтем в работу. Это не отпуск, конечно.