житейской возни. Точно такую же дискурсивную операцию проделывала и Ирина Ситкина. Но если у Ситкиной, – вследствие ее слабой грамотности или, как я говорил выше, органического «скудоумия» (еще раз подчеркиваю, что это не оценка интеллекта, а его особое качество!) – сооружается громадный эпический массив, где человеческая личность просто теряется, исчезает за неотвратимыми поворотами и движениями времени, то дискурсивный корпус Любы Курановской выстраивается несколько иначе. Это уже не тяжеловесный эпос. Это уже не роковое сочетание событий и обстоятельств, которым «не след» перечить, с которыми надо смириться и которые должно претерпеть. Дискурс Любы – это, скорее, лирическая драма. Это развернутая молитва о терпении и стойкости. Это феноменологически раскрашенная и искусно расшитая публичная медитация, цель которой заключается в психотерапии, обращенной на самою себя. «Дискурс как насилие над вещами» проявляется и отвердевает в развернутых самоуговорах и самооправданиях Любови Курановской, которая, ни на что особенно не жалуясь, и ничего особенно не проклиная, выстраивает перед слушателем принципиальную схему своего повседневного мира. И в этой динамической картине экономическое и социальное равновесие обеспечивается Любой за счет ее виртуознейшей акробатики выживания, которая не столько рациональна, сколько инстинктивна. Как у падающей кошки, которая всегда приземляется на лапы. Следующий текст записан у Л. Курановской спустя одиннадцать лет.

Запись 2012 года

– Живу я по-прежнему. Но стала старше. И – злее! (Смеется, чуть не до слез. Пауза.) Раньше я такая злая, как сейчас, не была. Но и то сказать, ведь раньше я жила жизнью своих детей. Им хорошо, их знакомым, их друзьям хорошо – и мне, стало быть, хорошо. И вот они выросли. А у меня мужчина появился, четыре года назад. Мужчина-трудоголик. Это хорошо. Но он какой-то непонимающий, душевно глухой. И мне с ним тяжеловато. Он не понимает, что такое душевные чувства, отношения. Что такое жалость, не понимает. Если его где-то обидели – к нему не подходи. Ему никто не нужен. Единственная душа, с кем он ладит, так это с моей дочкой, Леночкой. Притирались мы с ним долго. Года два подряд у нас тут прямо-таки бойня была. Но я ему как-то так подчинилась и все. И пошло нормальное житье. Пацаны мои подросли, ушли из дома. Стыдно. Жалко. И ведь из-за него ушли. Потому что были войны. И «болезни» семейные – в смысле отношений детей с чужим мужчиной. Сейчас вроде переболели все. И сейчас у нас отношения наладились. Он приезжает постоянно, хотя и редко, по дому мне помогает. И деньгами помогает. Дочка Лена у меня учится на психолога. Иногда мне говорит: «Мама, этого человека переубедить невозможно!» Он живет не здесь, в станице, а в Тимашевке. Это за сто километров отсюда. Здесь, в Привольной, он работает, приезжает на три дня. Раньше мы с ним жили как муж с женой. Он на три дня приедет, работает, здесь живет. Потом мы с ним расставались, расходились. И предлог был уважительный – из-за мальчишек. Слава богу, предлог был хороший, чтобы расстаться. Все-таки тяжелый у него характер. Мы восемь месяцев не жили. Вообще, у нас совершенно разные характеры. Я покладистая, отходчивая. А он жесткий, строгий. Взрывной, злой. Но мне нравится его принцип жизненный: «Все должны работать!». А я вот своих мальчишек к постоянному труду не приучила. Я считала так: «Ну, все хорошо, ребята подрастают…» А когда появился настоящий мужчина в доме, я поняла, что мои мальчишки ничему важному не обучены. Они как настоящие мужчины не состоялись. Как мальчишки – да. А как мужчины – нет!.. Я стала гораздо больше, чем раньше, заниматься домашним хозяйством, грядкой, живностью. С работы придешь. А я теперь работаю в школе, техничкой. Один день – с семи до двух, а в следующий день с двух до семи. Ну вот, с работы придешь и сразу на грядку, к кроликам, к курам. И нынешний мой сожитель очень любит, когда я вкалываю. И хочет этого. Он говорит: «Что такое работа на других? Это так, ерунда, для денег. Но дом – вот что главное. Дом в основном кормит!» А раньше, как вы помните, десять лет назад, все было наоборот. Ведь тогда для меня именно работа была главным, а дом – как-нибудь, во вторую очередь, между делом. Мой нынешний друг мне сильно помогает по дому. Он все текущие ремонты поделал, комнаты привел в порядок. Он шофер, водитель. Работает на молокозаводе, в Тимашевке. Вот он все умеет делать руками, прямо-таки золотые руки. Краны починить, обои поклеить, покрасить – пожалуйста! Правда, в доме мало что капитально изменилось. Только вот обои новые. А вот во дворе у меня очень много что изменилось. Там сейчас прямо-таки шикарно! И вообще, – гляжу я вокруг и не вижу мужчин, которыми можно восхищаться. Все они какие-то. притихшие. Руки вниз висят. А он в этом плане молодец! За что ни возьмется, все приведет в порядок. Все делает правильно, красиво, все доводит до ума. И меня заставляет. В этом плане он меня попросту гонял, натаскивал, носом тыкал. И соседи это вмиг заметили: «Ты, Любочка, дюже много времени на грядке проводишь…» Вот как жизнь поменялась: когда дети мои были маленькие, круг забот моих был такой – приготовить поесть, постирать на них, убраться, помочь сделать уроки, в больницу отвести, из больницы привести. А сейчас дети подросли, разошлись по своим делам, и я одна. Чем мне заниматься? И я возле кроликов и возле птицы лазаю целоденно, на грядке работаю. Вот недавно так получилось, что я шесть соток соседских прихватила, работаю на них. Не в аренду, а так, по-соседски. Они, соседи, пчелами занимаются и на все лето с ульями уезжают – к цветам и полям. И чтобы не зарастал их огород, они мне его отдали во временное пользование. Тут главное для меня – тот огород вспахать, заплатить за пахоту. А потом на нем самой «пахать». И потому все, что на нем вырастет, – все это мое. И я соседям не плачу ни копейки. А соседка до смерти довольна, что я ее землю в порядке содержу. У нас в Привольной с этим строго – и станичное начальство следит, и соседи кости перемоют, если у тебя огород в бурьяне утонет. А потом навести порядок на земле будет очень трудно. А эти мои соседи для себя малюсенькую грядку посадили, с картошкой. Я и за ней слежу. Моя дочка Лена учится на психолога, в Ейске. Там есть педагогический колледж. Она