– Вернер, я бы предложила тебе кофе, – сказала мама, – но у нас эрзац, а у вас, я знаю, настоящий.

– Хотите, я стащу для вас немножко, фрау фон Ульрих? – сказал Вернер. – Я считаю, вы того стоите.

Мама чуть покраснела, и Карла поняла – с некоторым неодобрением, – что обаяние Вернера действовало даже на ее сорокавосьмилетнюю маму.

Вернер взглянул на свои золотые наручные часы.

– Мне пора, – сказал он. – У нас в воздушном министерстве в эти дни ритм жизни совершенно сумасшедший.

– Спасибо, что подвез, – сказала Фрида.

– Минуточку, – сказала Карла Фриде, – но если ты приехала на машине Вернера, то где же твой велосипед?

– Снаружи. Мы привязали его к машине сзади.

Обе девочки входили в клуб велосипедистов «Меркурий» и всюду ездили на велосипедах.

– Удачи на собеседовании, Карла! – сказал Вернер. – Всем до свидания!

Карла проглотила остаток бутерброда. Когда она совсем уже собиралась уходить, спустился отец. Когда Карла была девочкой, он был довольно полным, но сейчас он был худой. Он ласково поцеловал Карлу.

– Мы не слушали новости! – сказала мама. Она включила радио, стоявшее на полке.

Пока прибор нагревался, Карла и Фрида вышли из дома и новости не услышали.

Университетский госпиталь был в Митте, центральном районе Берлина, где жили фон Ульрихи, так что ехать девочкам пришлось недалеко. Карла начала нервничать. От автомобильных выхлопов ей стало нехорошо, и она пожалела, что позавтракала. Они доехали до клиники – нового здания, построенного в двадцатые годы, – и нашли кабинет профессора Байера, в чьи обязанности входило рекомендовать студентов для получения стипендии. Надменная секретарша сказала, что они пришли рано, и велела ждать.

Карла пожалела, что не надела шляпку и перчатки. Тогда бы она выглядела старше и… представительней, как человек, внушающий доверие больным людям. И с девочкой в шляпе секретарша, наверное, разговаривала бы повежливее.

Ждать пришлось долго, но, когда секретарша сказала, что профессор готов ее принять, Карла пожалела, что ожидание кончилось.

– Удачи! – шепнула Фрида.

Карла вошла.

Байер был худощавый человек за сорок, с маленькими седыми усиками. Он сидел за столом в коричневом льняном пиджаке поверх жилета от серого делового костюма. На стене висела фотография – он пожимает руку Гитлеру.

Здороваться с Карлой он не стал, а рявкнул:

– Что такое мнимое число?

От его резкости она оторопела, но вопрос, во всяком случае, был легкий.

– Квадратный корень из отрицательного действительного числа, например квадратный корень из минус одного, – дрожащим голосом сказала она. – Оно не может обладать действительным значением, но тем не менее может использоваться в вычислениях.

У него был несколько удивленный вид. Возможно, он ожидал, что она провалится с ходу.

– Правильно, – сказал он после секундного колебания.

Она огляделась. Для нее стула не было. Ей что, придется проходить собеседование стоя?

Он задал ей несколько вопросов по химии и биологии, и на все она ответила легко. Она стала понемногу успокаиваться. Потом он вдруг сказал:

– Вы падаете в обморок при виде крови?

– Нет.

– А! – торжествующе сказал он. – А откуда вам это известно?

– Я принимала роды, когда мне было одиннадцать лет, – сказала она. – Крови было много.

– Надо было послать за доктором!

– Я и послала! – сказала она возмущенно. – Но дети не ждут, когда появится доктор.

– Хм… – Байер поднялся. – Подождите здесь. – И вышел из комнаты.

Карла осталась стоять на месте. Ее подвергли суровому экзамену, но пока, ей казалось, все шло хорошо. Она привыкла к ситуации, когда вопросы сыплются один за другим, от мужчин и женщин всех возрастов: в доме ее родителей жаркие споры были частым делом, да и сама она спорила с братом и родителями, сколько себя помнила.

Байера не было несколько минут. Куда он ушел? Может быть, он решил пригласить коллегу взглянуть на беспрецедентно умную абитуриентку? Но это было бы слишком хорошо, чтобы на это надеяться.

У нее возникло искушение взять с полки какую-нибудь из стоящих там книг и почитать, но она побоялась, что он рассердится, и стояла смирно, ничего не делая.

Он вернулся минут через десять с пачкой сигарет. Но не мог же он ее оставить здесь, стоящей посреди комнаты, и просто отправиться в табачную лавку? Или это тоже была проверка? Она начала злиться.

Он закурил – неторопливо, словно ему нужно было собраться с мыслями. И, выдыхая дым, спросил:

– Как вы, женщина, будете лечить мужчину с инфекцией пениса?

Ей стало неловко, и она почувствовала, что краснеет. Она никогда не говорила о пенисе с мужчиной. Но она знала, что должна спокойно воспринимать такие вещи, если хочет быть врачом.

– Точно так же, как вы, мужчина, лечили бы вагинальную инфекцию, – сказала она. Он посмотрел на нее ошарашенно, и она испугалась, не позволила ли себе дерзость. Она торопливо продолжала: – Я бы внимательно осмотрела инфицированную область, постаралась определить возбудителя инфекции – и, наверное, лечила сульфонамидом, хотя должна признать, что в нашем школьном курсе биологии этого не было.

Он скептически спросил:

– А вы когда-нибудь видели голого человека?

– Да.

Он изобразил негодование:

– Но вы же единственная девочка в семье!

– Когда умирал мой дедушка, он был прикован к постели и у него было недержание. Я помогала маме содержать его в чистоте, сама она не справилась бы, он был слишком тяжел… – Она попыталась улыбнуться. – Профессор, женщинам все время приходится ухаживать за очень маленькими и очень старыми, больными и беспомощными. Мы к этому привыкаем. Только мужчины считают это занятие постыдным.

Он сердился все больше и больше, несмотря на то что она отвечала хорошо. В чем же дело? Можно было подумать, что ему было бы приятнее, если бы она оробела от его поведения и давала глупые ответы.

Он с глубокомысленным видом положил сигарету в стоявшую на столе пепельницу.

– Боюсь, что в качестве кандидатуры на стипендию вы не подходите, – сказал он.

Ее это потрясло. Где она ошиблась? Она ответила на все вопросы до единого!

– Почему не подхожу? – спросила она. – Мои ответы были безукоризненны.

– Вы неженственны. Вы свободно говорили о вагине и пенисе.

– Но это же вы начали говорить об этом! Я только ответила на ваш вопрос.

– Совершенно очевидно, что вы воспитывались в грубой обстановке, где видели наготу своих родственников мужского пола.