Когда-то давно соседи-американцы (и новые эмигранты, такие как швейцарец Зуттер, ставший в Америке Саттером) снабжали индейцев Росса огненной водой и оружием, обещая им, что, когда русские уйдут, у них начнется хорошая жизнь. Вместо этого их заставили мыть золото и делать всю грязную работу для новых хозяев, убивая всех, кто отказывался работать либо пытался бежать, а нередко и просто так, для устрашения остальных или просто из спортивного интереса. Когда золото более или менее иссякло, почти всех оставшихся краснокожих перебили, а другие остались на положении рабов. И это в новообразованном штате, с энтузиазмом поддержавшем борьбу с рабовладельцами на юге, где не было и близко тех зверств, которые происходили здесь.

Когда наши ребята прибыли в Росс, они положили конец этим безобразиям, арестовали самозваных хозяев, а индейцам объявили, что они отныне свободны. Более того, десант врачей достаточно быстро спас тех из них, кого еще можно было спасти. С тех пор отношение к нам было самое восторженное. А их угнетателей мы судили – и те из них, кто был напрямую виновен в происшедшем, украсили местные деревья. Остальные же теперь занимаются общественно-полезным трудом – строят и восстанавливают дома, добывают камень и руду, валят лес… И так по всей Русской Калифорнии. Крики же, что они, мол, американские граждане, никого не интересуют.

Да, хорошо это звучит – Русская Калифорния. На севере она граничит с русским же Орегоном – как и ранее, по сорок второй параллели. Граница же с Калифорнийской территорией Конфедеративных Штатов Америки на юге проходит по реке Санта-Клара к юго-востоку от Санта-Барбары (мне кажется, это неслучайно – кто-то из наших то ли был поклонником сериала, то ли посмеялся на этот счет). Нам же принадлежат и четыре из восьми островов Калифорнийского архипелага – Анакапа, Санта-Круз, Санта-Роза и Сан-Мигель. Столицей территории, как и при мексиканцах, вновь стал Монтерей, а Сан-Франциско остался крупнейшим портом.

Те из американцев, кто не занимался ни разбоем, ни уничтожением и порабощением местных племен, как правило, отправились обратно в САСШ, но некоторое их количество попросили разрешения остаться. Фермерам, как правило, это было дозволено при определенных условиях. Сложнее было в городах, особенно в Сан-Франциско. Этот город, при испанцах не более чем поселение вокруг монастыря, заселили при американцах моряки, а также держатели притонов, шлюхи и сутенеры, торговцы опиумом, ростовщики, да и просто уголовники. Были и порядочные граждане – не только матросы, но и мастеровые, грузчики, железнодорожники и люди других мирных профессий. Но понять, кто есть кто, было далеко не всегда просто. А нас, естественно, интересовали лишь «честно жити хотящи», как это говорится на церковнославянском.

Впрочем, это все я знал в основном понаслышке – мой отряд базировался в Россе, откуда мы проводили операции по всему району. Когда-то поселок был весьма успешным – поля, приносившие богатые урожаи, обширные сады, мельницы, мастерские, даже верфь, на которой строились самые разные суда, включая пароходы. Под американцами Росс на какое-то время заняли золотоискатели, после чего некогда богатый и опрятный поселок потерял товарный вид. А в последнее время здесь жили лишь немногие рабовладельцы, и практически все здания – включая и часовню Святой Троицы – находились в полуразрушенном состоянии.

Все изменилось, когда Росс вернулся к Русской Америке. За два коротких месяца многие дома были приведены в порядок, прибывшие из России крестьяне занялись распашкой полей и восстановлением садов. Одним из первых сюда прибыл отец Андрей Атласов из Усть-Камчатска со своей матушкой Наталией. Отец Андрей был камчадалом – так именуются потомки казаков, смешавшиеся с местными народностями, тогда как его матушка являлась чистокровной ительменкой. Для местных индейцев племени кашая они сразу стали своими – ведь оба, а особенно матушка, внешне не так уж и сильно отличались от здешних аборигенов. И за эти два месяца здание было отскоблено, покрашено, подготовлено к росписи, а алтарная часть, отделенная иконостасом, превратила часовню в пусть небольшой, но самый настоящий храм.

Мы сошлись сразу, ведь и я родился на Камчатке, в Вилючинске на южной стороне Авачинской губы, где и прожил первые девять лет своей жизни. И когда я рассказал, что моя Аксистоваки вот-вот должна приехать, отец Андрей сразу же спросил, кто она по вероисповеданию. Узнав, что она училась в школе у миссионеров, он протянул:

– Понятно. Тогда лучше все-таки крестить ее заново. Крестной будет моя матушка. А до венчания она поживет у нас.

– Но у меня для нее есть отдельная комната.

– Негоже невесте пребывать под одним кровом с женихом до свадьбы, – строго произнесла матушка Наташа. – Тем более, она станет моей крестницей.

Позавчера, перед воскресной службой, мой журавлик стал Аксинией, а сегодня, в последний день перед началом Рождественского поста, отец Евгений решил нас венчать. Да, мне пост не обязателен, все-таки я воин (да и, положа руку на сердце, хоть и считаю себя православным, но посты соблюдал редко). Но если бы мы не поженились сегодня, то свадьбу пришлось бы отложить на время после Богоявления – ни в пост, ни в святки венчания не проводятся.

Забегая вперед, медового месяца – или даже медовой недели – у нас не получилось. Уже на третий день мы ушли на спецоперацию на восток, к городку Санта-Розе (не путать с одноименным островом), а моя девочка договорилась с нашими врачами о том, что будет у них работать медсестрой. Рано или поздно она планирует поступить в медицинское училище, которое собираются открыть в Монтерее, но пока хоть так – ей надо и русский язык подучить, и кое-какие навыки приобрести, а сами наши врачи весьма заинтересованы в ее познаниях в местных лекарственных растениях. Но я теперь всегда буду знать, что, где бы я ни был, дома меня ждет мой журавлик, который лечит.

11 января 1879 тода (30 декабря 1878 года). Ричмонд, Капитолийская площадь

Джуда Филип Бенджамин, все еще государственный секретарь Конфедеративных Штатов Америки

Центр Ричмонда был покрыт пеленой снега, а в воздухе кружились хлопья, то и дело падавшие мне на шляпу – и на непокрытую голову новоизбранного президента Конфедеративных Штатов Америки, Оливера Джона Семмса.

Подумать только – избранного президента нашей Конфедерации! Причем Конфедерации, которой не приходится защищаться от соседей. Конфедерации, в составе которой уже не тринадцать штатов, а девятнадцать – ведь Кентукки, Миссури, Мэриленд и Делавэр, которым не дали примкнуть к Первой Конфедерации, теперь добились своего. Кроме них, в нашем союзе появилось два новых равноправных штата – Нью-Джерси и Индейский штат. Как и было обещано, индейцы повсеместно получили все права граждан Конфедерации, а также им будет выплачена некоторая компенсация за те земли, с которых их когда-то согнали. Впрочем, ни размер компенсации, ни порядок выплат, ни даже источник этих выплат пока не определен.

Сложнее оказалось с неграми. Согласно нашему договору с Югороссией, рабство не должно возобновиться на территории Конфедерации ни в какой форме. К этому и я приложил все силы. Но сразу после подписания мирного договора вице-президент Стивенс основал новую партию, назвав ее Партией свободы. В ее программе имелось требование – вновь узаконить рабство. Конечно, это было едва ли возможно, но все же заставило многих негров крепко призадуматься. Ведь отношение к ним в большей части Конфедерации было отрицательным после художеств цветных полков – главной опоры Второй Реконструкции. Лишь в немногих городах – в частности, в алабамском Мобиле, где черное население вместе с белым восстало против тирании – это было не так.