– Да я не знаю, – пожал плечами Слава. – Нет, лучше громко не смейся. Подойдут, да не они.

– Тебе нравится вот так жить?

– Как? Я всегда жил по расписанию, в жестких тисках. Сейчас чувствую даже некоторую свободу. Так кто же все-таки будет министром здравоохранения?

– Слав, да ты что!

Я смотрела во все глаза на умного, вполне адекватного миру и самому себе, как герою спорта, человека и только диву давалась – он так наивен? Или же, как очень многие, живет в своей капсуле, в понятном ему мирке и законы остального мира для него просто не существуют.

– Слав, – терпеливо ответила я, – я тебе объяснила. Я понимаю лишь то, что очень беспокоит человека, душу его задевает, так, наверно. Хотя я не читала инструкции к своему дару. Не приложили, надо позвонить, попросить, чтобы выслали.

– Ясно, – ответил Слава. – Я так и думал. Все туманно и сомнительно.

– Слав… – негромко попросила я его. – Слушай, не надо быть таким. Тебе не надо. Столько лет потратишь на ерунду. На вранье. Ты же не бедный человек. Займись чем-нибудь полезным. Школу спортивную открой. И пусть там преподаватели хорошо получают, а родители, особенно небогатые, платят не очень много. Не знаю…

– Я буду министром, – ответил мне Слава. – Не сейчас, так потом. Понимаешь? Я хочу…

Да, я поняла. Он хочет почувствовать себя опять так, как тогда, когда он стоял на пьедестале с золотой медалью на груди, с самой главной спортивной медалью в мире. Плакал под гимн, и перед ним был огромный восхищенный им, Славой, мир. Это непередаваемо.

– Слав, ты взрослый человек. Зачем тебе это? Министр – это вовсе не чемпион, это суетная, часто бессмысленная и очень формальная деятельность.

– Ты не понимаешь, – Слава махнул рукой официанту. – Ладно, пойдем. Я понял, что ты не из органов, и не с преступниками заодно. И не от моих конкурентов. Странная ты все-таки, Борга. Или притворяешься такой?

– Ага. У меня оперативный псевдоним в разведке знаешь, какой?

Слава внимательно посмотрел на меня:

– Какой?

Я засмеялась:

– Слав, тебе точно не надо быть министром. Там другие законы. Не такие.

– Квантовые? – уточнил Слава.

– Отнюдь.

– Садись, я довезу тебя до твоей машины.

– Да нет, спасибо. Я с удовольствием в кои веки раз прогуляюсь по центру Москвы. Дышать, конечно, нечем, но посмотрю, что да как, в книжный зайду.

– Слушай, Лика, я вот что подумал… – Слава аккуратно взял меня под локоть. – Если все так, как ты говоришь…

– Именно так, не сомневайся.

– Тогда… Может, ты мне и сможешь помочь. Хочешь, будешь моим референтом? Таким, знаешь, – негласным.

– Ты предлагаешь мне работу? – Я постаралась больше не смеяться.

– Скорее, сотрудничество. Будешь там… по обстоятельствам… на переговорах присутствовать, на заседаниях всяких, потом мне расскажешь, кто да что на самом деле думал…

Я остановила его:

– Слав… Знаешь, откуда у меня приметы преступников? Их видел человек, который сам просто не может по ряду причин обратиться в полицию. А человек нормальный, хотя и вне закона сейчас, так вышло не по его вине. Вот он меня и попросил помочь справедливости. Он твой поклонник, давний и преданный.

– Та-ак. Ясно. Я что-то в этом роде и предполагал. В смысле, о тебе, что ты никакой не экстрасенс, а… А про сына ты как узнала? Ведь он действительно утром из меня просто всю душу вытряс.

Я пожала плечами:

– Да с потолка взяла. Я же знаю, что у тебя сыновья подростки. С ними всегда у всех разные неприятности.

– У тебя ведь нет детей, – зачем-то уточнил Слава.

– Нет.

– И не будет, да?

Я посмотрела на своего давнего приятеля. Конечно, мы никогда не были дружны, но иногда так бывает, что из всех людей, с которыми знакомишься по делу случая, с одним-двумя образуются более теплые, настоящие отношения, пусть и не очень глубокие. Мне казалось, что именно так у меня со Славой. Поэтому он доверился мне, подарил картину, рассчитывал, что я не буду осмеивать его странные художественные пристрастия на публике…

– Наверное, не будет. А что?

– Да я как-то подумал… Даже не знаю, отчего это мне сейчас пришло в голову. Голова вроде совсем другим занята… Ты какая-то, знаешь… м-м-м… и не то чтобы не женственная, нет, ты вполне ничего, но просто ты… – Слава не мог подобрать слов, и я понимала к чему – к ощущению, которое трудно, практически невозможно выразить словами. Нет таких слов, в современном, по крайней мере, языке. – Вроде и человек, а вроде и…

– А вроде и нет, – весело закончила я. – Гном. Ты прав, гномы не размножаются, я уже об этом думала. Они живут долго-долго, потом умирают, и от них ничего не остается, даже маленького скелетика. Маленькие, вредоносные, но несчастные и очень экологичные существа. Все, пока, Славочка! Подумай о том, что я сказала. И я на тебя не обиделась ни за что, разве что чуть-чуть. Ага?

Не давая ему ничего сказать, я быстро свернула в переулок и пошла, не оглядываясь, практически уверенная, что Слава догонять меня не будет, тут же сядет в свою машину, которая давно уже потихоньку подъехала к нам и стояла в трех метрах. И поедет по своим суетным и очень уж ненадежным делам.

Я машинально слушала новости на первом канале. Небывалая жара в Башкирии; авария в северной столице, которая еще лет двадцать назад и думать забыла, что была когда-то столицей Российской империи, той, которой давно нет; ставшая уже привычной смена губернатора на периферии – трудно удержаться от соблазна стать верховным правителем в своем районе, пусть даже и с оговорками, что где-то там, наверху, есть кто-то поважнее и власть там практически абсолютная, зато здесь ты царь и бог в одном лице, пока не прислали следующего… На орбиту полетел новый экипаж, трое наших, а еще американец, японец… Здорово, может, известный мне человек сидит сейчас за пультом управления и наблюдает за работой какого-нибудь прибора в этом корабле, волнуется, чувствует свою причастность к полету…

– Дэрик Паттерсон, Яшимото Кимияки, а также российские космонавты чувствуют себя нормально, – доброжелательно рассказывала моя любимая диктор, идеальная телеведущая – всегда выглядит так, как будто она хорошо, но немного поела очень здоровой, питательной и легкой пищи, тщательно почистила зубы, посмотрела перед эфиром на себя в зеркало и убедилась, что красивей и правильней лица, спокойней, доброжелательней просто в мире нет, и только после этого села читать телетекст.

– Евгений Климов, выполняя свой первый полет, решает одновременно две важнейшие задачи… – невозмутимо рассказывала ведущая новостей.

Я застыла с откушенной сушкой-малюткой в руке. Нет, этого быть не может, потому что не может быть никогда. Климову четыре месяца назад было сорок девять лет. Допустим, ему еще не успело исполниться пятьдесят. Я ведь не знаю, когда у него день рождения. Но даже если не исполнилось. Там дюжина человек тренируется каждый день, чтобы однажды полететь в космос. А тот, кто уже не полетел, кто двадцать лет ждал, не дождался, был списан или сам себя списал – какая разница, но тот, у которого вышли все сроки и все силы на ожидание, – он не может больше ни на что рассчитывать. Не исполняют в пятьдесят лет в первый раз сложнейшее двойное па-де-де из балета «Баядерка». Не танцуют «Дон Кихота», не бегут сорок два километра марафонской дистанции, не крутят кульбиты и хуки на спортивных самолетах…