Гари, сама осторожность, вернулся к нашему столику с огромными калифорнийскими тарелками, полными еды, от которой у меня пропал аппетит, и Терри заказала еще одну бутылку.

– Ты с кем-нибудь сейчас видишься? – спросила она между двумя глотками вина. – Из нашей старой банды?

Я не был убежден, что Терри когда-либо по-настоящему состояла в нашей старой «банде», да и была ли эта банда, но момент показался мне удачным для того, чтобы заговорить о Дэмиане, и я не преминул этим воспользоваться. Наконец-то Терри искренне заинтересовалась тем, что я говорю.

– Как он?

Я рассказал и увидел, что даже ее каменное сердце тронуто.

– Как жаль! – Но ее мысли тут же унеслись от слезливых сантиментов обратно в знакомые края. – Он столько денег заработал!

– Да.

– Ты мог бы догадаться, что он станет миллионером? Тогда?

Я задумался:

– Мне всегда казалось, что его ждет успех.

– Несмотря на то, что ты ненавидел его?

То есть о старых днях Терри помнила не так уж мало.

– Я не все время его ненавидел. В начале – нет. – Она согласилась, и я решил, что можно продолжать избранную тему: – У вас ведь с ним что-то было?

Своей дерзостью вопрос заставил ее выпрямиться и удивленно фыркнуть, хотя не убежден, что с такими людьми, как Терри, можно оказаться чересчур дерзким.

– У меня «было» много с кем! – ответила она.

И это, конечно, вполне справедливо, необычно справедливо для эпохи, в которой мы жили, и из уст Терри звучало естественнее, чем у меня. Фразу она сопроводила взглядом в мою сторону, и немудрено, ибо один из тех, без сомнения, счастливых людей, с кем у нее «было», – это я. Всего на одну ночь, но все же произошло. Почувствовав, что я углубился в воспоминания, Терри подняла бокал.

– За старые добрые времена! – произнесла она с таинственной, будоражащей улыбкой, и я еще сильнее почувствовал то любопытное, чуть отстраненное ощущение, когда разговариваешь с женщиной, с которой однажды спал, но это событие так далеко от твоей нынешней жизни, что вы словно обсуждаете чужих людей. Как бы то ни было, между нами это произошло.

Я гостил в Стаффордшире. Когда я приехал, то застал в доме, где меня разместили, супружескую пару в самом разгаре яростного, убийственного скандала. Меня отправили туда перед балом той самой Минны Бантинг, с которой у нас был краткий и абсолютно целомудренный совместный выход. Время, когда мы встречались, закончилось, и поскольку забывать нам было нечего, мы остались друзьями. Как ни странно может показаться, в те дни это было возможно. В 1968 году представить кого-то «моя девушка» совершенно не означало «моя любовница», как сейчас. Я бы даже сказал, если она не любовница, то вам кажется, будто вы солгали. Но не тогда! Так или иначе, я получил стандартную открытку: «Будем рады, если на бал Минны вы остановитесь у нас». И вот я уже парковался у большого, довольно милого каменного дома приходского священника, как мне помнится, где-то около Личфилда. Приглашение подсказало, что мою хозяйку зовут миссис Питер Мэйнуоринг, и она подписалась на открытке как «Билли», так что, выходя из машины, я обладал всей необходимой информацией. Кстати сказать, эти имена, которые произносятся не так, как написаны, могут представлять немалую проблему. Окажется ли она по замашкам великосветской дамой и назовется Мэннеринг или не окажется и произнесет так, как написано? Прикинув, что одеться слишком пышно – лучше, чем одеться недостаточно солидно, я сделал выбор в пользу Мэннеринга. Позже выяснилось, что мне можно было не переживать, поскольку хозяйке было совершенно безразлично, как я буду к ней обращаться.

– Да? – спросила она, рывком открыв дверь и сурово на меня глядя. Лицо у нее раскраснелось от гнева, а на шее выступили вены.

– Дело в том, что я приехал на бал у Бантингов и буду жить у вас, – пробормотал я.

На секунду мне показалось, что она сейчас меня стукнет.

– Ох, да ради бога! – рявкнула она, развернулась и ушла в холл.

Даже сейчас, постарев и, надеюсь, помудрев, могу признаться, что для меня непросты ситуации, когда попадаешь в беспомощное положение из-за того, что ты здесь чужой и не можешь отплатить той же монетой. В те дни, юношей, я просто не знал, что мне делать. Помню, я задумался, не будет ли вежливее и в целом правильнее сразу возвратиться в машину и ехать в ближайший отель? Или этим я еще больше все испорчу? Но миссис Питер Мэйнуоринг, она же Билли, еще не закончила:

– Чего вы ждете? Входите же!

Я подхватил чемодан и, спотыкаясь, вошел в большой светлый холл. Яркий, подсолнухово-желтый с белой росписью, он не сочетался с мрачностью сцены, которая в нем разыгрывалась. На дальней стене висел очаровательный портрет матери с ребенком работы Рейнольдса. На широкой лестнице стоял высокий мужчина, вероятно мистер Питер Мэйнуоринг.

– Кто это?! – крикнул он.

– Еще один из гребаных гостей Бантингов. Сколько ты им разрешил? Тут тебе не гребаный отель!

– Заткнись! И покажи ему комнату.

– Сам показывай эту гребаную комнату!

Видимо, другого прилагательного в ее арсенале не было.

За все время этого нелюбезного обмена репликами я стоял в центре прелестного зала, замерев от испуга, похожий на статую индейца, какие ставят в табачных магазинах. И тут мне пришла в голову блестящая идея, что я могу сыграть роль успокоительного средства.

– Не беспокойтесь, я сам найду дорогу, – сказал я.

И это оказалось ошибкой.

Она повернулась ко мне, как рыщущий в поисках добычи зверь:

– Не говорите гребаных глупостей! – Недовольство Билли моим появлением перерастало в активную неприязнь. – Как вы найдете дорогу, если не знаете этого гребаного дома!

Будь я старше и увереннее тогда, я бы, наверное, велел ей сдерживаться, следить за выражениями, идти ко всем чертям и уехал бы. Но участь молодых – принимать обвинения на свой счет и думать, что в каждой проблеме так или иначе виноваты они сами, и я тоже был таким. Уверен, большинство молодежи конца 1930-х считало Вторую мировую войну своей виной. Я стоял, краснея и заикаясь, а мои хозяева орали друг на друга, и вдруг каким-то божественным провидением на лестничной площадке над Питером Мэйнуорингом появилась Терри Витков и помахала мне. Не могу вспомнить, когда еще я был так рад кого-то видеть.

– Терри! – крикнул я, словно был влюблен с четырнадцати лет, и побежал вверх по лестнице мимо злобной хозяйки, мимо хозяина навстречу Терри.

– Я покажу ему, где он спит. Это комната рядом с моей. Правильно?

И едва они успели кивнуть, я был спасен.

В последующие часы мы с Терри стали группой взаимной поддержки. Как выяснилось, Питер, не сказав жене, купил где-то во Франции дом или виллу, и Билли впервые услышала об этом минут за двадцать до приезда Терри. Та приехала на поезде – не помню, почему я не подвез ее. Может быть, ехал откуда-то из другого места. Суть в том, что она прибыла за час до меня. За это время стычка разгоралась и дошла до того, что Билли стояла в холле, выкрикивая слова, даже сегодня кажущиеся шокирующими, и грозила разводом, который будет стоить Питеру «все до последнего гребаного (а какого же еще!) пенни». Я так до конца и не понял, почему его преступление сочли столь ужасным. Подозреваю, что там был замешан кто-то еще. Либо у Билли были другие планы на деньги, погибшие в результате этой покупки.