Так случилось в ту ночь и у меня с Терри Витков. Она меня ничуть не привлекала, она мне даже не нравилась в обычной жизни, и если бы не сражения Мэйнуорингов и вся истерия вечера, который мы пережили, я никогда не оказался бы с ней. Если бы события не зародили у нас в сердцах искусственное чувство близости, я бы преспокойно пошел спать один. Но теперь я лежал с ней в постели, ощущал чуть резковатый запах ее тела, чувствовал ее тонкие волосы и рыхлую талию, мял слегка обвисшие груди и с ужасающей ясностью понимал, что хочу быть в любом другом месте, только не здесь. Я перекатился на спину, отвалившись от ее тела.

– В чем дело?! – угрожающе спросила Терри.

– Ни в чем, – ответил я.

– Смотри, чтобы и правда ни в чем.

И это, само собой, не оставило мне выбора. Мне мгновенно представилось, как я становлюсь персонажем анекдотов, обманщиком, который не справился, предметом шуток. Они, прыская в ладонь, будут обсуждать происшедшее с девчонками и насмешливо тыкать в меня маленькими пальчиками. На все это Терри была вполне способна.

– Все отлично, – сказал я. – Иди сюда.

И со всей решимостью, на какую я был способен в тот момент, я исполнил свой долг.

Обед шел не слишком успешно. Гари нас почти забросил, а Терри к этому моменту уже находилась в прострации. Мы разглядывали пудинги в меню, и, когда Терри начала задавать каверзные вопросы об ингредиентах какого-то штруделя, по выражению лица Гари было понятно, что мы приблизились к границам возможного.

– Мне только кофе, – сказал я, в жалкой попытке сдвинуть Терри с места и перейти к следующей части вечера. К сожалению, это натолкнуло ее на новую идею.

– Поехали пить кофе ко мне. Ты же хочешь посмотреть, где я живу? – Растяжка, с которой она произносила слова, начала увеличиваться до типично южных масштабов. Это необъяснимо, поскольку родом она со Среднего Запада. Ее манера напомнила мне, как описывала свою свекровь Дороти Паркер: единственная женщина, способная сделать четыре слога из слова «яйцо».

– Принести счет? – с надеждой спросил Гари, ухватившись за возможность избавить себя от потенциальной скандалистки, пока не разразилась буря.

Всего несколько минут спустя мы уже стояли на парковке.

Здесь мы столкнулись с дилеммой. Я пил мало, зная, что поведу машину назад, но Терри уговорила бóльшую часть наших трех бутылок.

– Давай я поведу, – предложил я. – А за своей машиной утром кого-нибудь отправишь.

– Что ты такой зануда! – засмеялась она, словно мы затевали подростковую шалость, а не совершали правонарушение, которое легко может повести за собой человеческие жертвы. – Поезжай за мной!

И началось одно из самых жутких переживаний всей моей жизни. Сперва мы рванули по Беверли-Хиллз, потом, буксуя на поворотах, закладывали широкие виражи по гористым дорогам Лос-Анджелеса, пока наконец не выехали – не спрашивайте меня как – на Малхолланд-драйв, этот горный хребет, позвоночник, отделяющий сам Лос-Анджелес от долины Сан-Фернандо. Есть один триллер, «Портрет в черном», кажется, с Ланой Тёрнер, где женщине, не умеющей водить машину, велят садиться за руль и гнать на машине за своим любовником, который и есть убийца. Она виляет из стороны в сторону и чуть не гибнет, когда начинается дождь, потому что не знает, как включаются дворники. Она дико петляет во все стороны и истерически рыдает. Или это было в «Злых и красивых»? В общем, примерно так выглядели мои ощущения в тот вечер, когда Терри Витков везла меня к себе домой. Только в моей версии я гнался за безумной женщиной, не контролирующей свою машину, а не она за мной. Не знаю, как мы вообще добрались живыми.

Дом, куда мы приехали, оказался чуть скромнее, чем я рассчитывал, хотя вполне приличен. Большой открытый холл, слева бар, притворяющийся библиотекой, и большая гостиная, стеклянная со всех трех сторон, так что открывался поразительный вид на лежащий внизу город – миллионы огней всевозможных цветов, словно гигантская шкатулка драгоценностей, сверкали под нами. Казалось, что мы приземляемся. Но комнаты были дешевыми и неопрятными, с грязными ворсовыми коврами и длинными диванами под плетеными покрывалами, слегка вытертыми на подлокотниках. Довершали оформление две фальшивые антикварные статуэтки и пастельный рисунок нарочито более стройной Терри, видимо сделанный уличным художником рядом с Национальной портретной галереей.

– Чего тебе налить? – нетвердо направляясь к бару, спросила Терри.

– Мне ничего, мне и так хорошо.

– Не может быть хорошо, если не выпьешь!

– Тогда виски. Спасибо, я сам налью. – Так было разумнее, иначе я рисковал получить налитый доверху бокал. Терри плеснула себе бурбона, добыв льда из льдогенератора – агрегата, громогласно производящего холодные кубики в любое время дня и ночи. – Донни здесь?

– Вряд ли.

Она так равнодушно это произнесла, что мне снова показалось: это не тот союз, в котором один все знает про другого. Я глотнул виски, не зная, радоваться ли мне, что мы одни, хотя не скажу, чего я опасался: сексуальных домогательств или алкогольного отравления. В любом случае пора было аккуратно вернуться к истории Грега и этой женщины, Сьюзи, и сделать это надо до возвращения Донни.

– Как долго ты уже замужем на этот раз?

– Около четырех лет.

– Как вы познакомились?

– Он продюсер. На телевидении, – поспешно добавила Терри, чтобы различать человека, работающего продюсером, и простого жителя Лос-Анджелеса. – Я делаю программы, где мы обсуждаем товары на рынке…

– Знаю. Инфореклама! – улыбнулся я в намерении показать, насколько владею жаргоном современного телевидения.

Но вместо этого Терри посмотрела на меня так, словно я дал ей пощечину.

– Ненавижу это слово! – Но ресторанные войны за еду лишили ее сил, и еще к одной битве она была не готова. Вместо этого Терри сделала глоток, а потом со всей серьезностью сказала: – Мне нравится считать себя послом покупателя. – Она проговорила эти слова внушительно и основательно, видимо, рассчитывала, что я восприму их как должное. И, выдержав паузу, продолжила: – Некоторое время мы встречались с Донни, а когда он сделал мне предложение, я подумала: а какого черта? Почему бы нет?

– За тебя! – Я поднял бокал. – Надеюсь, ты очень счастлива.

Терри сделала еще один глоток и откинулась на подушки. Как я справедливо предположил, расслабившись, она отключила защиту, и вскоре я узнал то, что и так уже подозревал, а именно: что не слишком она счастлива. Более того, я оказался бы в непростом положении, если бы мне пришлось свидетельствовать, будто она счастлива. Донни был намного старше ее, а поскольку оба мы уже добрались до конца пятого десятка, ему, должно быть, не меньше семидесяти. И денег у него оказалось меньше, чем он ее убеждал. «И мне это очень обидно, и хуже всего, у него было две дочери, которые не хотели слезть с его шеи».

– В каком смысле?