его в бездну. Кипела вокруг вода, матрас кренился, дыбился, женщина орала, что перевернется сейчас, что не умеет плавать, оба пропадут, умоляла отпустить ее руку — и ни живой души рядом. Сделав нечеловеческое усилие, Олег сумел забросить одну ногу на ускользавшую резиновую подушку, сделал последний судорожный рывок всем телом — и тьма обрушилась на него. Когда сознание вернулось, обрел себя лежащим поперек матраса, всего в блевотине. Море было тихое, умиротворенное, без единой морщиночки. Женщина исчезла…

Много ночей подряд он боялся заснуть. Едва смыкал глаза — надвигалось на него перекошенное ужасом лицо со съехавшими в сторону черными очками и красным провалом разинутого рта. Изведшаяся Лена будила его, мученически вопившего, старалась успокоить. В несчетный раз уговаривала, что нет на нем никакой вины, всего лишь роковая случайность, от которой в этом мире никто не застрахован. А однажды, когда засиделись допоздна у телевизора, сказала вдруг:

— Знаешь, Олежка, я в последнее время почему-то ждала какого-нибудь несчастья, только не говорила тебе. Уж больно хорошо, чересчур хорошо все у нас получалось, везло немыслимо. Словно испытывал кто нас.

Замолчала, и когда решила уже, что ничего в ответ не услышит, он, почти не размыкая губ, пробормотал:

— Не нас, а меня. Одного меня, везунчика.

— Почему одного тебя? Разве мы не одно целое? — Придвинулась ближе, обняла мужа за шею, прижалась влажной щекой к его лицу.

— Иди-ка, дружок, спать, — сказал Олег. — Ночь давно. Я скоро приду.

Оставшись в одиночестве, он еще какое-то время тупо пялился на светящийся экран, потом вышел в коридор, где на тумбе возле двери лежала его сумка. Расстегнул молнию, нащупал на донышке завернутую в носовой платок воронью лапку. Зашагал в кухню, включил свет, долго разглядывал серые, словно заплесневелые, скрюченные птичьи пальцы и тихо, зло произнес:

— Я не верю, что все это делаешь ты, еще не совсем, слава Богу, рехнулся. Но я сейчас вышвырну тебя к чертовой матери в форточку, и пусть, если не побрезгует, сожрет тебя какой-нибудь бродячий пес.

— С кем ты тут разговариваешь? — услышал он за спиной удивленный Ленин голос.

Олег заполошно, точно застигнутый за чем-то предосудительном, скомкал платок, повернулся к Лене, сумел улыбнуться:

— Так, дурака валяю. Почему ты не спишь?

— Тебя жду. А платок тебе зачем? Засопливил, что ли?

— Говорю ж тебе, дурака валяю. Не обращай внимания. — Обнял жену за плечи и повел в спальню. Проходя мимо раскрытой сумки, бросил в нее злополучный сверток и снова, уже не для Лены, криво усмехнулся…

Как ни старался Покровский, на работе заметили, что после отпуска он сильно изменился — помрачнел, замкнулся, разговаривал мало и неохотно.

— Чего это ты смурным таким заделался? — пристал к нему, когда остались вдвоем в ординаторской, Валерка. — Уж не влюбился ли?

— Разве что в тебя, — буркнул Олег.

— Имеется кое-кто, кроме меня, — хитро подмигнул Валерка. — И не делай вид, будто Наташка тебя не зацепила. Ножки-то — модельные. Я бы сам с ней закрутил с удовольствием, да, боюсь, не по Сеньке шапка. А хороша деваха, ничего не скажешь! И папочка такой при ней — закачаешься!

— При чем тут папочка? — не понял Олег.

— В самом деле ничего не знаешь? — округлил глаза Валерка. — Ты ведь уже два дня тут околачиваешься, неужто не посвящен? Папочка у нас — зам главы администрации, силища! Может, скажешь, ты и «девятку» Наташкину не заприметил?

— Представь себе, не сподобился. — Олега раздражала Валеркина жизнерадостность. Чтобы отделаться от него, сказал: — Схожу щитовидку в девятой палате погляжу.

— Кстати, — хохотнул ему вдогонку Валерка, — даю вводную. Разведка донесла, что деваха тобой интересуется. И полгода, как развелась, факт, заслуживающий всяческого внимания.

Что появилась в отделении субординатор, свежеиспеченная выпускница мединститута Наталья Сергеевна, Покровский, конечно же, знал. И что симпатична она, высока и хорошо сложена — тоже заметил. Но все это едва касалось его внимания, как и многое другое в последние дни. Привычно, заведенно исполнял свои врачебные обязанности, радовался любой возможности остаться в одиночестве. А вернувшись вскоре после разговора с Валеркой в ординаторскую, застал там Наташу. Сидела за столом, что-то писала. Увидев Покровского, обнажила в светлой улыбке белые зубы:

— Вы завтра дежурите, Олег Петрович?

— Да, — односложно ответил Покровский, мельком взглянув на нее и не улыбнувшись в ответ. Сел, уткнулся в папку со своими историями. Наташиного лица он теперь не видел, но не сомневался, что улыбка с него бесследно исчезла. Трепыхнулась легкая досада на себя, что не очень-то дружественно повел себя с молодым врачом, — давно ли сам начинал, на каждую мелочь болезненно реагировал? — но тут же растаяла.

— А можно я с вами подежурю? — мелодично пропела Наталья Сергеевна.

Покровский оторвал взгляд от бумаг: девушка улыбалась так же безмятежно. И он, сам не зная отчего, вдруг еще больше раздражился, буркнул совсем уже нелюбезно:

— Как хотите.

Залетел Валерка, с порога понес какую-то ахинею, и Олег вышел из комнаты…

Дневная жара к вечеру поутихла, Олег решил выбраться из дому пораньше, пройтись до больницы пешком, воздухом подышать перед заточением до утра в душных больничных стенах. Когда прошагать осталось два квартала, рядом с ним притормозила вишневая «девятка».

— Садитесь, Олег Петрович, довезу.

За рулем сидела Наташа, та же приятельская, лучезарная улыбка на ярко накрашенных, чуть припухших губах. Сначала он хотел отказаться, и причина была убедительная, но в последний момент передумал. Втиснулся в распахнутую Наташей дверцу, сказал лишь:

— В такой вечер ноги предпочтительней колес.

— Куда ж я без верного своего товарища? — любовно погладила руль Наташа. — Мы друг без дружки скучаем. Вам она разве не нравится?

— Цвет хороший, — хмыкнул Олег. — Приятные воспоминания навевает.

— Расскажете? — снова сверкнула зубами Наташа.

Ему не хотелось в очередной раз выглядеть бирюком, неопределенно пожал плечами:

— Может быть. — И после небольшой паузы: — Когда-нибудь.

— Значит, ждать осталось недолго. — Ничто, казалось, не могло испортить ей настроения, стереть с лица ослепительную улыбку.

В коридоре Наташа задержалась с операционной сестрой, Олег один вошел в ординаторскую, быстро стащил рубашку, сменил брюки на тонкие пижамные, облачился в халат. Появившейся Наташе сказал:

— Я выйду, вы, если хотите, переоденьтесь, жарко.

— С превеликим удовольствием. Счастливые вы, мужчины, халат можете на голое тело натягивать.

Возвратившись, Олег сразу обратил внимание, что завидовала ему Наталья Сергеевна напрасно — под полупрозрачным кокетливым халатиком отчетливо белели только две узенькие полоски — лифчик и трусики. Неодобрительно подумал, что негоже, вообще-то, врачу перед больными выглядеть столь фривольно, но, конечно же, промолчал. Ноги у нее, прав был Валерка, в самом деле не подкачали — длинные, хорошей лепки, покрытые