В XVIII веке усмотрел Фаддей три попытки подойти к Южному полюсу. Это французские экспедиции Буве (1739 г.) и Кергелена (1771—1774 гг.). Они не увенчались сколько-нибудь важными результатами. Первая дошла до 54 градуса 10 минут южной широты, вторая открыла остров, названный Кергеленом Землёй Опустошения. Лишь английская экспедиция Джеймса Кука проникла за 70-ю параллель.

Теперь же, прочитав инструкции, Фаддей убедился, что учёные моряки, составлявшие их, в отличие от Кука — «закрывателя Южного материка», верили в существование значительного массива суши вокруг Южного Полюса. Суеверно склоняясь к более мрачным прогнозам, Беллинсгаузен внутренне приободрился.

На другой день флагманские шлюпы дивизий «Восток» и «Открытие» посетил государь. После того как Фаддей видел царя на приёме после первого плавания вокруг света в 1806 году, прошло тринадцать лет — и каких лет! — Тильзит, шведская кампания, войны с Турцией и Ираном, Отечественная, освободительный поход, — Александр, к удивлению, остался таким же стройным красавцем, каким был в молодости, будто эти страшные для России годы совсем не коснулись его. Ну разве чуть полысел, пошире стал лицом, хотя щёки горели тем же румянцем, да чаще прикладывал ладонь к уху, прислушиваясь к говорившему. Царь выслушал рапорт Беллинсгаузена, кивнул в знак благодарности, прошёл вдоль строя вытянувшихся матросов и, приложив два пальца к шляпе с плюмажем, несколько визгливо крикнул:

— Здравствуйте, моряки!

— Здравия желаем, ваше величество! — одним дыханием грохнуло сто с лишним глоток.

— Вольно, — полуобернулся к капитану Александр.

— Вольно! — громче крикнул Фаддей.

— Моряки! Вы уходите в неизвестные края. Будьте же отважными и смелыми, слушайтесь своих командиров. Вдали от Отечества, среди чужих племён и народов, свято соблюдайте российскую справедливость, имейте благородство, какое было у ваших отцов во время своих трудов в войне с неприятелем Бонапартом и в походах по Европе,. Желаю живыми и здоровыми вернуться на родину. Я, ваш государь, буду молиться за вас!

От громового «ура» сорвались с воды чайки, казалось, затрепетали паруса и снасти, дрогнул корпус корабля. Заиграли рожки, ударили барабаны. Не умолкало взволнованное «ура» до тех пор, пока царь со свитой не переправился на свою яхту. Из Кронштадта через Ораниенбаум он вернулся в Петергоф, куда пригласил командиров обеих дивизий приехать завтра.

За обедом в загородном дворце государь сказал Беллинсгаузену:

— Я узнал вас, капитан. Вы ходили мичманом у Крузенштерна?

— Так точно, ваше величество.

— Тогда Крузенштерн сделал много открытий. Полагаю, и вы принесёте немалую пользу наукам.

— За тринадцать лет сильно преуспели англичане да французы. Они приобрели много островов, богатых морским зверем и прочими чудесами.

Когда от хорошего вина и лакомств спала напряжённость, установилась менее парадная атмосфера, Фаддей уточнил свою мысль:

— Сейчас все моря исследованы и невозможно ждать особо важных открытий.

Государь хитро улыбнулся. Он поднял бокал, по-гусарски озорно, одним глотком, осушил его и произнёс:

— Чего гадать? Посмотрим!

Уже прощаясь, Александр Павлович напомнил:

— Надеюсь, по завершении плавания вы ответите на вопрос: что же наконец находится южнее широты, достигнутой Куком, — море или континент?.. И ещё хотел бы обратить ваше внимание на то, чтобы во время пребывания у просвещённых народов, равно как и у диких, моряки снискали бы уважение, сколь можно дружелюбнее обходились бы с туземцами, без крайней опасности не употребляли бы оружия.

Перед отплытием на борту «Востока» побывало много важных лиц. Но одного гостя встретил Фаддей не с тревогой, а с великой радостью. Иван Фёдорович Крузенштерн был уже в адмиральских эполетах, но много постаревший, хотя и не утративший прежней выправки. Отбросив церемонии, они обнялись как старые товарищи.

— Знаю, советы нынче даёт каждый кому не лень, но я всё же в дополнение к казённому слову инструкций хотел бы высказать несколько слов, — как бы извиняясь, произнёс Крузенштерн.

— Что вы, Иван Фёдорович?! — воскликнул Фаддей. — Офицеры и матросы будут вам несказанно благодарны.

Вместе обошли корабль. Адмирал им остался недоволен:

— Н-да... Не подарок.

— На переустройство времени не было.

— У нас всегда так: на охоту ехать — собак кормить. Вот и Головнин, отчаянная голова, пошёл на таком же корыте.

За ужином, устроенном в Морском клубе Кронштадта, офицеры обеих дивизий выслушали напутствие первого российского кругосветника:

— Старайтесь собирать любопытные произведения натуры для привезения в Россию, равно и оружие диких народов, их платье, украшения. Составляйте карты с видами берегов и подробным промером прибрежных мест как можно точнее, особливо тех, кои пристанищем служить могут. Не оставляйте без внимания ничего, что случится вам увидеть, не только относящегося к морскому искусству, но и вообще служащего к распространению познаний человеческих. Старайтесь записывать всё, дабы сообщить сие будущим читателям путешествия вашего...

Офицеры понимали, что плавание будет тяжёлым, но в борьбе со многими стихиями они, громко говоря, вдохновлялись подвигами россиян в недавно отгремевших сражениях. Поднималось много тостов, разгорячённые шампанским молодые мичманы выкрикивали клятвы, наиболее чувствительные вытирали слёзы. Все понимали, что в последний раз у них была под ногами твёрдая суша, а не зыбкая, ненадёжная водная хлябь.

Солнце уходило к закату. Давно уже набережные Кронштадта не видали такого множества провожающих, как в этот вечер. Уходили две дивизии, около полутысячи матросов и офицеров. По берегу катилось «ура», женщины уткнулись в платочки, кричали девицы, дети, толпа колыхалась, как волны перед наступлением шторма.

Снятые с якорей шлюпы на некоторое время застыли, словно не решаясь двигаться, хотя ветер натянул распущенные паруса. Матросы, облепив реи фоков и гротов, махали шапками; со сдержанной слезой смотрели на берег семейные старослужащие и унтер-офицеры, скучившись у бортов; капитаны, лейтенанты и мичманы на шканцах держали ладони у козырьков высоких фуражек. А всех вместе охватила радость тихая, задумчивая. Прощались с жёнами, детьми, любимыми, всеми людьми добрыми, не зная, через сколько лет придётся свидеться, да и доведётся ли... Прощались с родной сторонушкой, которая в эти мгновения стала до боли в сердце дорогой и желанной.

Зашумела вода под форштевнями, корабли всё же стронулись с места, начали набирать ход. Крепости ударили из пушек. Пылал в полнеба долгий летний закат. Ровный ветер могуче задул в корму, заскрипели снасти в напряжённых блоках, в такелаже, сокращая минуты расставания. Потом плоский остров стал тонуть в дымке, а далее и вовсе ушёл за горизонт.