— Кого ты покрываешь?

— Это все я. Только я. Я убийца.

Маккензи тряс головой из стороны в сторону. В буфет вбежала Света. За ее спиной глотал воздух Бруно.

— Не успели. Группа эвакуации уже здесь. Они спускаются, — сказал он.

— Я здесь! Помогите! — заорал Маккензи в потолок.

Света дала ему пощечину. Маккензи взвизгнул и замолк. За дверью несколько голосов на русском и английском потребовали впустить их. Не дождавшись ответа, они принялись выламывать дверь. Отец приволок массивное кресло, в котором обычно заседал во главе совещаний и упер спинкой дверь.

— Я помогу ему, — сказал Бруно.

— Они убьют вас если вы мне что-то сделаете, — пролепетал Маккензи.

— Если мы тебя не убьем раньше, — сказала Света.

Маккензи сглотнул остатки слюны.

— Кто третий, Маркус? Назови имя.

Маккензи молчал, губы его сжались в узкие полоски.

— Ты уверен, что он лжет? — спросила Света.

Макс кивнул.

— Просто отпустите меня и все, — взмолился Маккензи. — Никому не будет лучше если я умру.

— Зачем ему скрывать? — спросила Света. — Это бессмысленно.

Макс положил руки на запястья Маккензи, потом нагнулся, оказавшись лицом к лицу.

— Третий — член экипажа?

Маккензи застыл, лицо его мгновенно покрылось исполином. Снизу послышался грохот. Кто-то сломал дверь в фойе. Кричали люди, гремели стекла.

— Они прорвали оцепление, — сказал Макс.

— Эти люди разорвут тебя на части, — говорила Света. — Они подвесят тебя как чучело и будут колотить палками пока не перебьют все кости.

Топот ног снизу нарастал. Толпа крушила все подряд на своем пути. Группа эвакуации бросила попытки взломать дверь и заняла оборону.

— Пожалуйста отпустите меня к ним, — умолял Маккензи. — Пока еще не поздно.

— Все кончено Маркус. Просто скажи.

Макс занес кулак, демонстрируя, что сейчас ударит его. Маккензи сжался и прищурил глаза. Макс опустил руку.

— Вы не представляете на что она способна. Она обещала если я скажу…

За дверью прогремели выстрели. Пули пробили дверь, оставив круглые неровные дырки. Макс схватил Свету и повалил на пол. Маккензи панически закричал и забился в истерике. Пыль и деревянная стружка поднялись в воздух. В нос врезался жгучий запах пороха.

Дверь распахнулась. Люди ворвались внутрь. Некоторые запрыгивали на стол, другие ломали стулья, били кружки и тарелки. Палками колотили стекла и перегородки, опрокидывали шкафы. У дверей на полу корчились избитые оперативники.

— Она вернется, вернется… она обещала… — повторял Маккензи дрожащими губами.

Из отверстия в его груди текла струя крови. Он захлебнулся и затих. Напротив Макса остановился мужчина средних лет, высокий, с мощным квадратным лицом. Макс уже видел его раньше — тот самый бунтарь в камере. Макс закрыл собой Свету. Он готов был сражаться до последней капли крови, собственная судьба его совершенно не волновала. Бунтарь тоже узнал Макса. Сзади него подошли еще несколько человек. Глаза их горели и жаждали крови. Бунтарь выставил руки в стороны, огородив от них Макса. Мужчины фыркнули и бросились вон из помещения, продолжать новый крестовый поход, неся гнев и разрушение в оставшиеся помещения ЦУПа. Бунтарь глянул на труп Маккензи, развернулся и ушел.

— Ты в порядке? — спросил Макс Свету.

Она кивнула. Макс осмотрелся. Отец лежал на полу без движения. Бруно, весь избитый, с кровоподтеками на голове, подполз к отцу и перевернул его на спину.

— Папа! — крикнул Макс.

Бруно уложил голову отца на колени и зарыдал во весь голос. Макс упал перед ними на колени и схватил отца за руку. Она была холодной и безжизненной.

* * *

С каждым километром передвигаться становилось все трудней. Приходилось вскарабкиваться по крутым холмам, обходить обрывы и утесы по узким выступам. Из-за резкого снижения температуры скафандры съежились. Плавные движения давались с трудом, приходилось затрачивать вдвое больше драгоценной энергии.

Одно Молчанов знал точно — если бы не Нака его шансы добраться в одиночку равнялись бы нулю. Они работали сообща, понимали друг друга с полуслова, как команда. Молчанов никогда и никому не доверял так слепо. Самопожертвование Наки и готовность бросится в пропасть ради него пугало и восхищало.

Солнце на короткое мгновение моргнуло, окрасив небо земной синевой, прежде чем окончательно спрятаться за марсианский горизонт. Стемнело. Окружающая гладь совсем лишилась отличий от привычной глазу африканской пустоши.

Молчанов сел на каменный выступ чтобы передохнуть. Впереди черной кляксой врастал в безоблачное небо купол Юпитера. Когда-то его опавшие стены были сильны и сжимали мощную взрывную силу, вырывающуюся из недр еще горячего ядра красной планеты. Вот это, наверное, было зрелище.

Нака стояла за спиной Молчанова и высматривала вход в пещеру. Это была третья их остановка и последняя. До подножия вулкана оставалось около километра спуска по древней, полной острых выступов и крутых оврагов поверхности.

По небу, словно росчерком широкого пера, обвитый туманом из останков погибших звезд, проносился Млечный путь. В его масштабах их перелет с Земли на Марс всего лишь ползание микроба от одной песчинки к другой на гигантском вселенском пляже. Застывшая во времени галактика, как безмолвный маяк, служила напоминанием о ничтожности человеческих амбиций. Она открыто насмехалась над достижениями, которыми мы привыкли гордиться. И пока мы и дальше будем трусливо опустив голову, мечтать о малом, она не воспримет нас всерьез, не откроет нам своих многочисленных тайн. И только корабль Прайм-1479, словно звездочка, решившая сорваться с обжитого места, путешествовал по полотну небосвода, напоминая Молчанову о доме, запахе летних полевых цветов, жужжанию насекомых и ласкам прохладного ветра. Доме, который ему не суждено увидеть.

— Это доктор изменил координаты посадки челнока, чтобы мы никогда не смогли добраться сюда, — говорил Молчанов в темноту.

— Скотт узнал, — предположила Нака.

— За это он и убил его.

— Ты жалеешь, что не был рядом?

— Я жалею, что спас доктора тогда. Нужно было бросить его умирать.

— Твое призвание спасать. Ты не убийца.

— Я больше не дрогну.

Она села рядом.

— Я не собираюсь брать его в плен, — продолжал Молчанов. — Возможно, после ты не захочешь больше знать меня.

— Я пойду за тобой до конца. Я люблю тебя Андрей-сан. Ты и сам знаешь это.

— Нака, я не…

— Не говори, то, что не хочешь говорить.

Ее лицо едва просвечивалось через темное стекло.