газета свекоманов «Викинг» в ответ на это заявление опубликовала статью главного финского «толстовца» Илмари Каламниуса под заголовком — «Епископы узаконили домовых». В которой критиковались действия священников, а Мумми-Тролли были названы — «коровами».

В ответ на эту статью, на Каламниуса обрушился град критики, в том числе даже от его старых друзей. Его бывший однокашник Эйнар Лённбум, являвшийся признанным реформатором финского литературного языка, написал, что этой статьей Каламниус нанёс оскорбление не столько священнослужителям, сколько всем жителям Финляндии. Ибо простой народ, несмотря на многовековое христианство, продолжает веровать в окружающих их природных духов. И припомнил ему, что финский язык, тот выучил только на двадцатом году своей жизни.

От этой вакханалии с моими Мумми-Троллями на монетах, резко подскочили продажи книги и сувенирной продукции. Мягкие игрушки производства нашей швейной фабрики исчезли с полок Стокманновских магазинов за несколько дней. Та же участь постигла и тарелки с кружками с изображениями сказочных героев.

Нашлись и предприимчивые люди, которые втихую и без разрешения использовали мои рисунки на своих товарах. Но, по мере их выявления, с ними разбиралась юридическая служба нашей корпорации.

Мне тоже досталось славы, и меня опять завалили письмами. Как с благодарностями и просьбами о продолжении приключений любимых героев, так и негативными. Всякие коммерческие предложения я пересылал Ээро Эркко, а письма с угрозами и оскорблениями отправлял матушке, которая пересылала их в столичный департамент полиции. Надо сказать, что из нашей, Улеаборгской губернии не было ни одного подобного письма. Хотя даже у нас в городе нашёлся предприимчивый мужичок, который успел заработать неплохие деньги на перепродаже новых денег, формируя их как наборы со всеми муммиками.

В один из дней, разбирая завалы из пришедших писем, я наткнулся на конверт с отправным штемпелем московского почтамта, от некоего Александра Щукарева. Но вложение конверт было не от этого господина, а от самого Дмитрия Ивановича Менделеева. По крайней мере, именно такая фамилия с инициалами стояла в конце текста. Я перечитал это послание несколько раз, силясь поверить, что оно написано живым человеком. Ведь я прекрасно помнил дату смерти ученого.

Правда я и не видел некрологов в имперской прессе по поводу его смерти. Насколько я помнил, в той, в моей прошлой истории, Менделеев простыл в январе 1907 года и умер от крупозного воспаления легких уже через пару недель.

В этом же мире он выжил. И как я понял, это произошло из-за того, что некий приват-доцент московского университета Александр Щукарев прочёл мою книгу «Между мирами». И загорелся идеей проверить газ гелий, описанный в моей книге как основной наполнитель для дирижаблей. Для получения гелия он воспользовался опытом шотландского химика Уильяма Рамзая, разложив минерал клевеит.

Видимо, что-то у него получилось, и он об этом написал Менделееву, который в компании с химиками Бироном и Байковым отправился в Москву. В письме же Дмитрий Иванович хвалил меня за побуждение к исследованию гелия, который вся это толпа химиков и нашла в конце концов в образцах бакинского попутного газа и в уральском монаците.

……

— Ну ты и наделал шума своими Мумми-Троллями, — первое что заявил мне Пер Свинхувуд после взаимных приветствий в кабинете у Ээро Эркко.

— Дядя Пека, вы на меня наговариваете. Я не имею никакого отношения к появлению моих героев на монетах княжества. И почему вместо Кнута-музыканта или Сампо-Лопарёнка Захараиуса Топелиуса наш генерал-губернатор выбрал именно Мумми-Троллей — я совершенно не в курсе.

После непродолжительной, но довольной кровавой, гражданской войны Пер Свинхувуд очень сильно изменился. Как внешне — ранения ног привели к постоянной хромоте, так и внутренне. У него очень быстро стало меняться настроение, от благодушного до раздражительного по самым, казалось, незначительным поводам. Вот и сейчас, стоило мне невинно огрызнуться в ответ, как его понесло.

— Не написал бы свою сказку, не было бы сейчас никакого скандала в обществе и в парламенте! — зло ощерившись процедил он сквозь зубы.

— Делать вам там нечего, что ли? У нас в княжестве куча проблем, а вы лясы точите о рисунках на монетах! Взрослые, вроде, люди, а страдаете всякой…

— Так стоп! — прервал меня хозяин кабинета и громко хлопнул ладонью по столу. — Прекращаем собачиться! По крайней мере, у меня в кабинете. Пер, приедешь к нему летом на его пионерские игры и хоть стреляйте там в друг друга! Матти, ты за деньгами приехал? — перевёл взгляд на меня Ээро Эркко.

— Да, дядя Ээро. Но я возьму только тысячу, а остальные, если вас не затруднит, поменяйте на рубли.

Я устал от постоянной нехватки наличных средств. И в прошлом году смог договориться со своим главным литературным агентом, которым и являлся Ээро Эркко, о том, что часть дохода от продажи книг и статей я буду получать наличкой. Всё равно, все средства от моей литературной деятельности шли на тот счёт, с которого я мог получать по двести марок в год. Судя по тому, что дед Кауко не задавал мне никаких вопросов на тему денег, дядя Ээро про наш договор ему не рассказал.

— А зачем тебе рубли? — удивился глава финских аграриев.

— Летом вместе с Эдвином Бергротом поеду в Царицын. Вдруг пригодятся, — пояснил я.

— А! Пока не забыл! Мне ещё передал пятьсот марок Леопольд Мехелин. Это твой гонорар за использование изображения муммиков на монетах. Тоже оставишь?

— Дядя Пека, — обратился я к демонстративно молчавшему Свинхувуду. — Вы можете на эти пятьсот марок приобрести мелкокалиберные винтовки для четырёх новых пионерских отрядов в Нюландской губернии?

— Хорошо, Матти. Я это сделаю, — кивнул он мне. — Но ты всё-таки скажи, что ты имел в виду, говоря, что мы в парламенте хернёй страдаем? Ведь ты именно это слово хотел произнести?

— Да, дядя Пека. Именно это слово. А что я имел ввиду? Ну, например, почему у нас до сих пор нет своего олимпийского комитета. До олимпиады в Лондоне год остался. Или вы думаете, что Стокманны будут постоянно за свой счёт возить финских атлетов