закупку оборудования. Пришлось мне его уговаривать, применив хитрость и смекалку.

— Деда, это очень нужное, в том числе и для тебя, лекарство, — начал я забрасывать удочку издалека.

— Ага-ага, давай, сказочник, расскажи, для чего оно мне нужно, — пробурчал дед, занимаясь проверкой какого-то отчёта.

— Во-первых, оно очень хорошо помогает от головной боли с перепою. Я на отце испробовал эти таблетки после свадьбы у Шмайссеров, и он остался очень доволен.

Это, кстати, было сущей правдой. Батя тогда сильно перебрал, и на утро ему было очень плохо. Вот я и использовал на нём самодельный алкозельцер, правда без пузырьков. И ацетилсалициловая кислота, разведённая в простой воде, по крайней мере избавила его от головной боли. Отец на следующий день выяснил у меня рецепт лечебной водицы и теперь постоянно таскал с собой пузырёк с этим порошком.

— Твой отец стал слишком много пить, — отложив в сторону отчёты и сняв очки, поведал мне дедуля. — И это может стать большой проблемой. Меня односельчане, тьфу, одногорожане, тьфу, короче, знакомые наши, стали попрекать пьяными выходками твоего родителя. Ещё немного и мне придётся его выпороть, как в детстве. А ты ему лекарства подсовываешь от головной боли. Слушай, а от зубной боли этот «апсирин» помогает? — неожиданно сменил тему старик. — А то ноет третий день подряд, сил нет.

— Давай проверим? — я вытащил из кармана заранее приготовленный для демонстрации стеклянный пузырёк с таблетками аспирина и, вытряхнув парочку, протянул деду.

— Глотать или к зубу прижать? — растерялся тот, крутя в пальцах два кругляша.

— Проглоти и обильно запей, — я встал и принёс ему графин с водой и стакан.

— Ну, ладно, посмотрим как поможет. Ты там перечислял достоинства этих, — и дед потряс пузырьком с таблетками.

— А! Ну да! Во-вторых, они разжижают кровь, что снижает риск смерти от «удара». А ты у меня уже старенький, и тебе надо беречься. А то, не дай бог, — я перекрестился. — Случится как с бабушкой Тейей — и что тогда нам всем делать?

— Что, что? Жить и меня помнить. Если Боженька так решит, то никакие лекарства не помогут. Придумают же всякого!

— А что, если это Бог посылает тебе эти лекарства, чтобы ты подольше прожил и побольше сделал, а? А заодно и других спас появлением этого лекарства у нас в княжестве!

— Хм. Может и так быть. Однако, зуб меньше стал ныть. Действует твой «апсирин». Ладно, отобью телеграмму в Гельсингфорс Эдвину, пусть подпишет договор с этими «бошами».

— Кстати, деда, минутку, — я закопался в своём планшете. — Вот письмо от других «бошей», от компании «Bosch». Расмуссен передал перед отъездом. Что там, не знаю, не читал.

— Хорошо, гляну, но если что важное, то лучше дождусь этого датчанина. Он на сколько уехал? На пару недель?

— Наверное, я у него не уточнял.

Йёрген Рассмуссен женился. Причем, женился на Фриде Шмайссер. Хоть Ханс Шмайссер и предупреждал молодого датчанина, что его сестра уже не девушка, но любви не прикажешь. Йёрген долго ухаживал за Фридой прежде чем решился попросить её руки у Луиса Шмайсера. Оружейный мастер, уже и сам не знал куда девать свою дочь, которая целыми днями сидела дома — и с радостью согласился. Свадьба получилась пышная, яркая и весёлая — из-за смешивания датских, германских и финских традиций. И почти сразу после свадьбы Расмуссен укатил со своей молодой женой в Данию, проведать дальних родственников и навестить могилы родителей.

……

И только 20 июля 1907 года мы, я и Эдвин Бергрот, смогли отправиться в Царицын. Поездка для меня, с одной стороны, получилась увлекательной, а с другой, слишком утомительной. Девять суток в пути кого угодно вымотают. И это только в одну сторону. Причем, в самом Царицыне мы провели всего один день и две ночи. В моем предыдущем мире я за это же время смог бы на поезде добраться от своего Таганрога до Владивостока.

Привычно добрались от Улеаборга до Гельсингфорса, где провели ещё сутки, дожидаясь поезда до Санкт-Петербурга, на который были билеты в вагон первого класса, другие классы вагонов херра Бергрот не признавал от слова совсем. И именно эта его привычка значительно увеличила сроки нашего путешествия, так как не на все поезда были билеты в первый класс, и приходилось ждать следующий.

Экспресс до Петербурга добирался наверное дольше, чем обычный поезд из Улеаборга до Гельсингфорса. И если до Выборга мы добрались относительно быстро, то дальше наш состав постоянно спотыкался о дачные поезда, количество которых летом увеличили в три раза.

Путь от новой столицы империи до старой пролетел для меня довольно быстро и увлекательно. Эдвин Бергрот от нечего делать стал мне рассказывать про нефтедобычу в Баку. Постепенно наша беседа переросла в небольшой спор о возможных нефтяных месторождениях. Наш технический директор утверждал, что нефть есть только в тех местах, где она выходит самотёком. В других, мол, искать бесполезно. А я возражал ему по мере своих знаний.

— Но почему тогда не качают нефть на Ухте? Ведь в восемнадцатом веке же добывали?

— Невыгодно стало. Из Баку привезти проще. Да и ушла нефть. Ведь раньше она шла самотёком, била ключами, а сейчас надо бурить. Ты этого не знаешь, но в восьмидесятые годы пытались там возобновить добычу. Пробурили две скважины на месте бывших промыслов купца Прядунова. Одну на стопятьдесят саженей, а вторую на четыреста саженей — и нефти так и не нашли. Кстати, в этом году туда Петербургский горный институт должен был экспедицию отправить. Посмотрим, что они найдут.

— И всё равно, я считаю, что нефть есть и в тех местах, где она не выходит наружу самотёком, — продолжал я отстаивать свою точку зрения подтверждённую многолетней историей моего мира.

— А я и не спорю, — согласился Бергрот. — Как пример, взять то же Грозненское месторождение. Ведь в местах, где нефть добывали из земли, выкапывая ямы глубиной до десяти метров, никогда не находили