школы и два года на торгово-коммерческой специализации. Вместе с углублённым изучением иностранных языков преподавали также историю торговли, товароведение, коммерческую арифметику, счетоводство и бухгалтерию, налоги и пошлины, коммерческую географию, политэкономию и законоведение. Вот это всё мы с Миккой и изучали. Кузен сразу же невзлюбил политэкономию и коммерческую географию, зато коммерческая арифметика и счетоводство давалась ему заметно легче, чем мне.

Но, в основном, моё время съедала работа на автомобильном и оружейном заводах, а также присмотр за строительной артелью, которой обзавелась и наша корпорация. Произошло то, чего больше всего боялся дед Кауко. Нам пришлось ввязаться сразу и одновременно в несколько проектов.

Во-первых, из Англии вернулся Йорген Расмуссен и привёз с собой семью родственников нашего управляющего кирпичным заводом Кевина Райта. Его младший брат с супругой и с семьёй сына. Все приехавшие оказались оптиками и дед сразу задумал пристроить их к делу для производства очков.

Во-вторых, этот же Расмуссен привёз предложение от германской компании «Адлер» (Adler). Эта компания хотела от нас карбюраторы, зеркала и стёкла в обмен на оборудование полного цикла и лицензию на производство печатных машинок, велосипедов и мотоциклов.

Эдвин Бергрот посчитал это предложение выгодным и вместе с Расмуссеном отбыл в Германскую империю, оставив автомобильное производство исключительно на меня и на недавно нанятого молодого инженера Тома Роберта Рунеберга. Который был ни много ни мало внуком того самого Йохана Рунеберга, произведения которого я критиковал в лицее, что и способствовало запрету их изучения в школах княжества.

Но к нам в компанию этот молодой швед попал исключительно благодаря моему глоссарию к книге «Между мирами». Оказывается, его отец, Роберт Рунеберг, ещё в 1879 году построил самый настоящий гидросамолёт. Но из-за слабого парового двигателя, мощностью всего в пятнадцать лошадиных сил, его аппарат так и не взлетел.

Больше попыток построить гидроплан он не предпринимал, но привил свою страсть к аэронавтике сыну, который, увидев в глоссарии гидроплан, срисованный мной по памяти с австрийского «Лонер-Л», отправился к нам в Гельсингфорс и даже из-за этого поругался с отцом. И поначалу разочаровался, узнав что мне и вправду четырнадцать лет. Но, пообщавшись с Расмуссеном, остался у нас работать. Постепенно я смог наладить с ним контакт и даже повесил на него задачу по созданию подходящего для самолёта двигателя. В качестве образца я взял за основу рядный четырёхцилиндровый двигатель «ЯМЗ».

Вместе с Бергротом и Расмуссеном в Германскую империю отправился и Луис Шмайссер. Которому написала письмо его старшая дочь Грета, что Теодор Бергманн выгнал с завода его сына Хуго и прекратил оплачивать учёбу в университете Отто Шмайссеру. А через день после их отъезда поступил заказ от русского императорского флота на двести моих карабинов, но под калибр в три линии. Так что пришлось впрягаться и помогать Бьярнову и Хансу Шмайссеру. И всё самому, так как у кузена Микки приключилась любовь, и он стал рассеянным. Нафиг мне такой помощник? Чего доброго оторвёт ему палец на станке, а виноват я буду.

— Тула, — уже потише, но всё же отчётливо, опять промычал во сне Микка.

А влюбился он в эту самую Тулу, которая, видимо, ему сейчас и снится. Тула Коттен была младшей сестрой его дружка Ноя, с которым мы дрались в первый год, как приехали в город на учёбу. Сначала Тула опробовала свои просыпающиеся женские чары на мне, но, не дождавшись никакой ответной реакции, переключилась на кузена. Которому достаточно было улыбки, невинного поцелуя в щёку и возможности подержаться за девичью талию во время танцев.

У меня же, всё было несколько сложнее во взаимоотношениях со слабым полом. Дед Кауко, как и обещал, нашёл мне вдовицу к которой я ходил один раз в неделю. Для, как я это назвал, «правильного христианского траха». Двадцатипятилетняя Марта Сулоконен была дамой красивой, стройной, в меру упитанной, но с таким количеством тараканов в голове, что я после каждого посещения её давал себе слово, что больше сюда ни ногой. Но всё равно шёл.

Первым её требованием было называть её только тётей Мартой. Второе требование — никаких поцелуев. Сексом мы занимались исключительно только в миссионерской позе и только в длинных ночных рубахах, задирая их по пояс. И самая главная её причуда была в том, что она во время акта закрывала платком своё лицо. Или ей было стыдно, или меня не хотела видеть. Вот такой вот разнузданный секс по-фински. А ведь так и комплекс на всю жизнь можно заполучить какой-либо. Хотя, пускай лучше комплекс, чем сифилис.

……

— Вы кто? — спросил Леопольд Мехелин у зашедшего в его кабинет молодого человека.

— Я? — растерялся тот и застыл на месте, удерживая на руках какие-то папки и ящички.

— Здравствуй, Леопольд. Этот юноша со мной. Мой новый помощник и, надеюсь, преемник, — пояснил вошедший в кабинет генерал-губернатора управляющий финляндского монетного двора Конрад Лир.

— Здравствуй, Конрад. Тогда всё ясно. А то секретарь доложил о твоём приходе, а вместо тебя, появляется этот юноша. Как вас звать-то молодой человек? — Мехелин переключил внимание на продолжающего стоять с грузом в руках помощника финляндского минцмейстера.

— Извините, господин генерал-губернатор. Я — Исаак Густав Сундель.

— Младший сын Августа Сунделя и Айны Алениус, — подмигнул Мехелину Конрад Лир.

— Вот как! А ведь мы с вами знакомы, — усмехнулся генерал-губернатор. — На рождество 1883 года, вы, катаясь на моих плечах, решили перебраться на люстру, чем вызвали тогда знатный переполох.

— Я помню тот эпизод, ваше превосходительство, — признался юноша и покраснел.

— А ещё мы с вами родственники. Ваша матушка — моя троюродная внучатая племянница.

— Это всё прекрасно, Леопольд. Но у нас возникли непредвиденные проблемы. Исаак, давайте сюда образцы и можете присесть рядом со мной, — отдал минцмейстер распоряжение своему помощнику. — Из имперского министерства финансов пришёл запрет на использование нашей символики на реверсе монет. Только имперский орёл с Георгием Победоносцем на центральном щите.

— А разменная монета?

— Везде. Даже на пенни любого достоинства или орёл вместо