Он опустился на корточки рядом с Ахметом, который лежал на тротуаре с закрытыми глазами. Крови на асфальте было много, но, осмотрев рану, Глеб пришел к выводу, что пуля прошла навылет, не задев жизненно важных органов.

Когда пальцы Сиверова коснулись раненого бока, афганец застонал и приоткрыл глаза.

– Ты кто? – спросил Глеб первое, что пришло в голову.

– Ахмет, – весьма содержательно ответил бывший тележечник.

– Да уж вижу, что не Степан, – сказал Сиверов, засовывая подобранный с земли «TT» в карман куртки. – Ну, хватит валяться. В милицию захотел?

Раздавшийся, словно в подтверждение его слов, отдаленный вой милицейской сирены придал Ахмету сил. Афганец поднялся, опираясь на плечо Глеба; Ирина подхватила своего спасителя с другой стороны, и они втроем направились к машине. На ходу Ахмет что-то бормотал на родном языке; Ирина решила, что он бредит, но Сиверов придерживался иного мнения.

– Молиться рано, – сказал он афганцу, – тебе еще жить да жить!

– Мне нельзя в больницу, – заплетающимся от потери крови языком объявил тот.

– Разберемся, – пообещал Слепой.

Стукнули дверцы, ожил мощный двигатель; взвизгнув покрышками, машина сорвалась с места и в два счета скрылась из глаз, свернув в боковой проезд. Только после этого попрятавшиеся свидетели перестрелки начали по одному осторожно выбираться из своих временных укрытий. Они были полны впечатлений, которыми охотно поделились с экипажем прибывшей на место происшествия патрульной машины. Увы, как выяснилось немного позднее, толку от этих показаний было примерно столько же, сколько от допроса оставшегося лежать на тротуаре тела майора ГРУ Бориса Шестакова: ни участников перестрелки, ни описанный свидетелями автомобиль милиционерам обнаружить так никогда и не удалось.

Генерал Климов был человеком старой закалки, не гонялся за модой и любил, помимо всего прочего, за работой выпить стакан-другой крепкого, хорошо заваренного чая с сахаром и лимоном. Чай ему подавали исключительно в стакане, вставленном в массивный, середины прошлого века, металлический подстаканник. Никакие булочки, печенья или хотя бы сухарики к генеральскому чаепитию не прилагались: Андрей Никитич всего этого не признавал, полагая, что, если человек голоден, ему нужны вовсе не сухарики, а нормальный, плотный обед из трех блюд. Ну, а если не голоден, зачем что-то жевать? Брюхо отращивать? Так оно, слава богу, само растет, без посторонней помощи, да так, что никакой утренний бег трусцой не помогает…

Климов неторопливо пил чай с лимоном и сахаром. На столе перед ним лежала подробная топографическая карта Кодорского ущелья, на которой красным фломастером были отмечены не только тропы, которыми двигались караваны, но даже и тайные, никем не охраняемые переходы через границу, о которых было известно далеко не каждому горцу. Здесь же жирным крестом было помечено место, где спецназу удалось окружить и ликвидировать очередного эмиссара «Аль-Каиды», некоего безымянного шейха, который после гибели Лисицы ибн Зейда потерял осторожность и совершил ряд фатальных ошибок, столь дорого ему обошедшихся.

Карту принес генерал Потапчук. Он же подробно и живописно рассказал о гибели шейха и о некой секретной операции, которую он, Федор Филиппович Потапчук, только что с блеском завершил. Ему удалось перекрыть канал двусторонних поставок, по которому из Москвы на Кавказ шли крупные партии оружия, а оттуда в Москву прибывали наркотики и нелегальные иммигранты. Один из главных организаторов трафика был застрелен при задержании прямо на улице, в центре Москвы. («Вообрази себе, – возбужденно воскликнул этот старый хрен Потапчук, – он оказался из твоего ведомства! Майор ГРУ! Нет, ты можешь себе такое представить?») И в Москве, и на Кавказе шли аресты и обыски, и кое-кто, по словам все того же старого хрена Потапчука, уже начал давать показания.

Андрей Никитич слушал коллегу, стараясь ничем не выдать своего раздражения. Вид у Федора Филипповича был прямо как у именинника – так бы и плеснул ему в рожу кипятком, честное слово! Раздухарился, старый павлин, расхвастался, как перед девкой… Смотреть противно!

Сохранить самообладание Андрею Никитичу удалось, но по его бесстрастному лицу и отрывистым, скупым репликам Потапчук, видимо, понял, что рассказ не нашел у аудитории должного отклика. Извинившись за отнятое время, он встал и ушел – даже чай не допил. А когда дверь за ним закрылась, генерал Климов заметил, что Федор Филиппович, оказывается, оставил ему подарочек: на столе рядом с недопитым стаканом белела какая-то бумажка, а на бумажке торчком, как готовая к старту межконтинентальная баллистическая ракета, стоял пистолетный патрон – судя по виду, самый обыкновенный, от «Макарова».

Протянув руку, Андрей Никитич взял его со стола, прочел то, что было написано на бумажке, и стал неторопливо пить чай, глядя на дверь и вертя в пальцах увесистый, гладкий цилиндрик патрона. Время от времени он поглядывал на часы. Стрелки сегодня, будто бешеные, неслись вскачь, скидывая со счетов драгоценные минуты, которых у генерала Климова и без того осталось всего ничего – кот наплакал, воробей нагадил.

Климов не знал, что имел в виду Федор Филиппович, написав на клочке бумаги: «У тебя есть полчаса», но не сомневался, что никакими шутками или попыткой взять на понт тут даже и не пахнет. Просто Федя Потапчук, как, кстати, и сам Андрей Никитич, терпеть не мог выносить сор из избы. Человек слаб, в жизни случается всякое, но вот посторонним об этом знать вовсе не обязательно. К чему это все – судебные процессы, газетные статьи, телевизионные репортажи? Да и Андрей Климов уже не мальчишка сопливый, чтоб на нарах париться. Перед законом все равны, но, помимо закона, есть и какие-то другие вещи – здравый смысл, например. Ну, осудят генерала Климова на длительный срок заключения, ну, укатают куда-нибудь за полярный круг… Что толку-то? Ни раскаяться, ни исправиться, ни хотя бы искупить свою так называемую вину он уже не сможет, да и не успеет – просто подохнет в зоне, вот и все искупление. Зато скандал получится на всю страну, и на Запад что-нибудь непременно просочится. Вот и получается парадокс: безнаказанным генерала Климова оставить нельзя, а попробуй наказать по закону – только хуже получится. Для всех хуже, и в первую очередь для страны, интересы которой этот закон, по идее, должен оберегать…

Климов снова посмотрел на часы. Пока он размышлял, внутренне признавая правильность и справедливость безмолвно сделанного Потапчуком предложения, пролетело уже целых двадцать минут. Остатки чая в стакане совсем остыли, а патрон в руке, наоборот,