– Да, – ответил Антоний, услышав это в первый раз, и обнял их обоих. – Да, я останусь с вами, хотя время от времени мне придется отлучаться. Но я всегда буду возвращаться.

Сейчас он с закрытыми глазами лежал на одеяле, расстеленном на земле.

– Я сосчитаю до ста, а вы прячьтесь, – сказал он. – Если я не сумею найти вас, пока вы будете сами считать до ста, можете выбрать для себя награду. – Он открыл один глаз и воззрился на них. – Готовы?

Пискнув, дети сорвались с места.

– Один, два…

Он добрался до десяти и остановился.

– Это займет их на некоторое время, – сказал он, сел и поцеловал меня.

– Ты обманул их! – сказала я. – Бедные дети…

– Лишние минуты позволят им получше спрятаться, – заверил он.

Позади нас звяканье козьих колокольчиков стало громче, и оливковые деревья, укрывавшие нас тенью, зашелестели на легком ветерке. Казалось, я никогда еще не испытывала такого удовлетворения. Этот дивный день, прекрасный пейзаж – и ощущение того, что будущее столь же безоблачно и прекрасно. Я любила и была любима, окружена моими детьми, моя страна процветала, былые невзгоды уходили все дальше в прошлое, словно берег при отплытии корабля. Теперь, когда Антоний порвал с Октавианом, между нами царило полное единодушие и взаимопонимание: мы имели общие цели и жили как единое целое. От полноты счастья кружилась голова.

Описать счастье по-настоящему почти невозможно, ибо, когда оно есть, оно ощущается как нечто естественное и непреложное, а все остальное воспринимается в странном искажении. Постигнуть, насколько такое состояние редкостно и драгоценно, можно лишь глядя назад. Когда оно есть, кажется, будто оно будет вечным, останется с тобой навсегда и нет нужды ни запоминать его, ни удерживать. А потом оно испаряется, и ты с удивлением смотришь на свою пустую ладонь, вдыхая легкий аромат – единственное свидетельство того, что было, но прошло.

Так проводили мы с Антонием дни в Антиохии. Мир лежал перед нами в ожидании вторжения. Предчувствия ускоряли каждый день, но реальность еще оставалась далеко, плавала в туманной дымке соблазнительных и успокаивающих возможностей за пределами досягаемого.

Мы порхали в облаке радости, как две бабочки, перелетающие с одной живой изгороди на другую, подхваченные божественным опьянением духа. Я порой чувствовала себя моложе своих детей, при этом я была совершенно взрослой и считала, что наделена зрелой мудростью, не испытывая затруднений в принятии самых непростых решений. Казалось, все ответы известны заранее. Казалось, мне дано все. Если я забывала поблагодарить тебя, Исида, прости меня. Я делаю это сейчас, пусть и с опозданием.

Мардиан собрался уезжать и увезти детей обратно в Александрию.

– Долг зовет, – сказал он подчеркнуто.

– Я вернусь к лету, – пообещала я ему. – Конечно, не будь у меня таких толковых и надежных советников, я не могла бы позволить себе столь долгое отсутствие.

– О, выходит, я еще и виноват в твоем отсутствии? – хмыкнул он. – Может, меня стоит наказать за компетентность?

Я рассмеялась:

– Большинство сановников не стали бы управлять страной вместо своих царей, если бы рассчитывали не на награду, а на наказание.

– Может быть, большинству сановников не слишком нравятся цари и правители, которым они служат? – отозвался Мардиан. – В нашем случае имеет место счастливое исключение. Так или иначе, постарайся не слишком задерживаться. Каким путем ты думаешь возвращаться? Когда мне послать за тобой корабль?

Я задумалась, и меня посетила блестящая идея – все идеи, посещавшие меня в то время, казались блестящими.

– Мне не потребуется корабль, – заявила я. – Я последую за Антонием до Армении, а оттуда далеко до моря. Поэтому я вернусь старым маршрутом и заеду в Иудею. Нанесу Ироду дипломатический визит.

Он поднял брови:

– Ты слишком доверчива. Отдать себя в его руки! У него мало причин защищать тебя. Скорее, он позаботится о том, чтобы с тобой приключился «несчастный случай».

– Он не осмелится, – сказала я.

Но я знала, что мы с Иродом стали противниками, поскольку я попросила – и получила – значительную часть его царства. По слухам, он пришел в бешенство, узнав о потере столь прибыльных финиковых и бальзамовых рощ в Иерихоне и морских портов на юге Газы.

– Повторяю, ты слишком доверчива! – настаивал Мардиан. – Такой человек способен на многое, если видит угрозу существованию своей страны.

Теперь эти слова возвратились: кто-то постоянно нашептывает их Октавиану, но уже обо мне.

– Тогда в моих интересах успокоить его, – сказала я.

– Если ты не собираешься вернуть Ироду его владения, я не понимаю, что ты можешь ему предложить.

– Мою дружбу.

– Нет, это он должен предлагать тебе дружбу. Конечно, ты хочешь дружить с ним, поскольку ты в прибыли, а он в убытке. Не выигравшему, а проигравшему решать, смириться ли с потерей или враждовать. Принудить можно к покорности, но не к дружбе.

– Ты прав, – согласилась я. – Но встреча с Иродом не опасна.

– Не будь самоуверенной, – возразил Мардиан, но я так и не поняла, насколько он серьезен. Он приподнял бровь, потянулся и переменил тон: – Ты еще не показала мне Дафну, а разве могу я вернуться в Александрию, не увидев знаменитое лавровое дерево? Олимпий будет разочарован.

Да, Олимпий испытывал академический интерес к местам, связанным с чудесными превращениями. Он посетил плачущую скалу, что некогда была Ниобой, изучил дуб, в котором, по слухам, заключена нимфа, и во множестве препарировал подсолнухи, выясняя, отличаются ли они по строению от обычных цветов, ибо считалось, что они произошли от девы по имени Клития, безнадежно влюбленной в Аполлона. Олимпий разницы не обнаружил и выступил с докладом, опровергающим легенду.

– Можно подумать, кто-то вообще в такое верил! – заметил по этому поводу Мардиан. – Зачем он тратит время впустую?

Теперь мы с Мардианом собирались осмотреть одно из самых знаменитых деревьев: в него якобы превратилась Дафна, спасавшаяся таким образом от преследований Аполлона.

– По-видимому, – сказала я, – Аполлон воздействует на разных женщин по-разному. Клития из-за безответной любви стала подсолнухом, чтобы вечно следовать взглядом за своим кумиром, а Дафна предпочла превратиться в дерево, но не уступила его домогательствам. Жаль, что они не могли поменяться местами!

– Таковы легенды, – покачал головой Мардиан. – Желающих получить то, что им не подобает, всегда наказывают. Но скажи мне: если Аполлон прекрасен, почему нимфа убежала от него? Я спрашиваю тебя как женщину. Можешь ты мне объяснить?

– Возможно, она убежала от него как раз потому, что он был слишком прекрасен, – ответила я.

– В этом нет логики, – возразил Мардиан.

Он был прав, но я знала, что так бывает. В конце концов, я сама избегала