– Да, – подтвердил Антоний, вернувшись к столу. – А сколько времени потеряно из-за того, что приходилось откладывать подготовку кампании! И все из-за Октавиана: он просил меня о помощи, призывал в Италию, назначал встречи, а потом от них уклонялся. – В голосе Антония прорывались непривычные нотки гнева. – Он чинил помехи на моем пути, чтобы оттянуть начало похода.

– Да, и мы прекрасно знаем почему, – подхватила я. – Он не хотел, чтобы ты занял то положение, что уготовила тебе судьба. Благодарение Исиде, теперь твои глаза открылись, и ты увидел подоплеку его коварных маневров! Пусть в следующем морском сражении Секст потопит его корабли! Пусть к твоему возвращению из Парфии от Октавиана не останется ничего, кроме выброшенного на берег разбитого корабля без мачты!

– Ну, ты увидела все, что хотела? – вежливо спросил Антоний, сворачивая карты.

– Да.

Во всяком случае, я увидела и оценила размах стоящей перед ним задачи.

– Я непременно провожу тебя. По крайней мере, до Армении, – заявила я. – А может быть, и дальше.

– Буду рад, конечно, – с удивлением сказал он, – но только…

– В конце концов, разве я не поддерживаю твою кампанию египетскими деньгами?

Я вложила в его поход триста талантов – достаточно, чтобы содержать шесть легионов в течение года. Антонию было трудно собрать средства на Востоке, где все было выжато сначала Крассом, а потом парфянами. Требовать у союзников не имело смысла: у них почти ничего не осталось.

– Постараюсь тебя не отвлекать, – добавила я, не удержавшись от того, чтобы не подразнить его.

– Ладно. Но перед тем, как мы выступим в горы, я отошлю тебя обратно, – проговорил Антоний. – Один из нас обязательно должен пережить этот поход.

– Да, конечно, – отозвалась я, обнимая его и положив голову ему на грудь. И вспомнила о «девяноста девяти солдатах».

– Пока мы не отправились в путь, – продолжал он, – пожалуйста, пошли за нашими детьми. Я хочу увидеть их на тот случай, если…

«На тот случай, если окажусь одним из девяноста девяти, а не сотым».

– Да, конечно.

«Интересно, – подумала я, – высказывал ли Октавиан Ливии надежду на то, что парфяне позаботятся об Антонии вместо него? Как я только что предположила, что Секст позаботится об Октавиане вместо нас».

Глава 22

Я ощущала себя так, будто угодила в центр пейзажа, изображенного на стене римской виллы: меня окружали сотни видов зелени. Здесь была густая зелень кипарисов, яркая зелень весенних лугов, серебристая зелень старых оливковых деревьев, светлая зелень только что сжатых полей, широко расстилавшихся по равнине, а в отдалении – синеватая зелень мелководного залива Александретта. Позади нас вздымалась в небо гора Сильпий, а мы нежились на ее склоне, наслаждаясь солнечным теплом и прихваченными с собой закусками.

Сюда доносился мягкий перезвон колокольчиков коз, которые паслись выше по склону. Я представила себе, что это козы самого Пана, и если прислушаться как следует, можно услышать и его флейту.

– Эй! – Антоний наклонился и надел мне на голову венок из полевых цветов.

Их изящные листья и лепестки приятно холодили чело, нежный запах фиалок и ноготков убаюкивал. Рассеянно сняв венок с головы, я воззрилась на переплетение цветов.

– Что это? – спросила я, увидев незнакомый розоватый цветок со скрученными листьями.

– Дикая орхидея, – ответил Антоний.

Я удивилась: не ожидала, что он это знает.

– Я очень много дней провел в полях, – сказал он, будто прочел мои мысли. – Порой приходилось выживать на подножном корму, так что растения изучить пришлось. Там, – Антоний указал на зеленый склон, где резвились наши дети, – я добывал себе пропитание. – Потом он поднял два венка поменьше, предназначавшиеся для детей, и со смехом сказал: – Венец на чело моей супруги и такие же для моих детей. Ведь все вы царской крови.

Похоже, он не отказался бы от венца и для себя.

– Ты добудешь корону, – заверила я его, – когда покоришь Парфию.

– Не будем опережать события, – поспешно промолвил Антоний. – Я не хочу говорить сегодня ни о чем, кроме голубых небес, плывущих облаков, горных ручьев и наших детей.

Александр и Селена приблизились, запинаясь об усеивавшие горный склон камни. Им было по три с половиной года, и они с радостью, как все малыши, резвились на свежем воздухе.

– Для тебя, царевич, – торжественно заявил Антоний, надевая на голову Александра веночек, почти затерявшийся среди его густых кудряшек. – И для тебя.

В веночек для Селены было вплетено больше маков. Она приняла его с царственным видом.

– Молодец, – похвалил дочь Антоний и, уже обращаясь ко мне, добавил: – Видишь, эта манера держаться у нее от тебя. Наследственное, такому не научишься.

Я положила руки ему на плечи. Казалось, Антоний необычайно гордился близнецами, словно своими единственными детьми. Сходство между отцом и сыном бросалось в глаза: у Александра было то же широкое лицо с крупными чертами, что и у Антония; но истинное сходство заключалось в их бьющей через край энергии, упорстве и бесстрашии. Александр не признавал никаких препятствий, а если набивал шишки, не куксился и не ныл.

Селена, под стать «лунному» имени, таила в себе некую загадку. Она не походила ни на Антония, ни на меня, а из-за бледной кожи ее можно было принять за северянку. Не столь энергичная, как брат, она отличалась необычайным для такой малышки самообладанием и скупостью в выражении чувств – и в радости, и в печали.

Я сдержала свое обещание и послала за детьми. Они провели здесь уже почти месяц. Мардиан прибыл с ними, чтобы обсудить со мной государственные дела и обговорить планы на следующие несколько месяцев. Антиохия пришлась ему по вкусу, он наслаждался здешней фривольностью, а на всем известную сварливость местных жителей и их чрезмерную любовь к роскоши не обращал внимания. Он говорил, что александрийцам присущи те же недостатки.

– Зато по части учености Антиохии далеко до Александрии, – заявила я, защищая свой город.

– Только вот когда уличная толпа в Александрии начинает бунтовать, образование не мешает ей буйствовать, словно орде дикарей.

– Может, и так. Здесь, в Антиохии, народ изнежен до того, что ленится даже вылезти из ароматических ванн и образовать толпу, – заметила я.

– Оно и к лучшему, – парировал Мардиан. – На улицах спокойнее и чище.

Знакомство с Антонием произвело на Александра и Селену сильное впечатление. До недавнего времени они считали, что их отец тоже умер, как отец Цезариона, и находили пребывание на небесах нормальным для такого полубожественного существа. Теперь, когда он появился рядом, они не сводили с него глаз и без конца спрашивали:

– А ты и вправду наш отец?