свои дары тем, кто не особенно к ним стремится. Возможно, Цезарь желал слишком сильно.

Признаюсь, я много размышляла на эту тему, гадая: следует ли считать, что желание и стремление препятствуют достижению цели? Вразумительного ответа у меня так и не нашлось.

Антоний приподнялся, опершись на локоть:

– Когда умер мой отец – а мне шел одиннадцатый год, – в наследство мне достались старинное, но подрастерявшее блеск имя, пустой кошелек да семейные дрязги. Не слишком многообещающее начало. Но теперь, тридцать пять лет спустя, я называю своей женой царицу великой страны и собираюсь повести в бой самую сильную и подготовленную армию, какую выставлял Рим за последнее время – а может быть, и за все времена. Что ни говори, а фортуна сопутствует мне.

– Я слышала, что твоей молодости сопутствовали скандалы: ты был замешан в неприглядных историях, что не способствовало возвышению.

– Верно. Но мне надоело беспутство, а поскольку на меня еще и наседали заимодавцы, я счел за благо уехать в Грецию изучать ораторское искусство. Вообще-то, оно считалось у нас фамильным занятием, так что предлог был. А потом новый префект Габиний по пути в Сирию заметил меня на воинском ристалище и пригласил отправиться с ним в должности начальника кавалерии.

– Это твоя первая большая удача, – заметила я. – Представь себе, ведь Габиний мог посетить ристалище и в другой день.

– Ты права, – согласился Антоний. – Вторая крупная удача, безусловно, заключалась в том, что Габиний согласился восстановить на троне твоего отца и направил кавалерию в Египет. Это привело меня в Александрию, где я впервые увидел тебя.

В то время это казалось лишь деталью – симпатичный молодой римлянин, с учтивой терпимостью отнесшийся к слабости моего отца. Я была благодарна ему, я удивлялась, что римлянин может быть таким милым, но ничего судьбоносного в нашей встрече не усматривала.

– Уверена, в то время ты не заметил во мне ничего особенного, – заявила я.

– О нет, ты ошибаешься! – возразил он и выпрямился. – Еще как заметил! Я сразу тобой увлекся.

Я не выдержала и рассмеялась. Конечно, приятно слышать такое от возлюбленного, но если это не просто комплимент, его подводит память.

– Мне уже доводилось слышать об этом раньше, но, уж прости, верится с трудом. В ту пору мне исполнилось всего четырнадцать. К тому же после всех потрясений с заговорами и дворцовыми переворотами я пребывала не в лучшем виде. Радовалась тому, что осталась в живых. Чем я могла произвести на тебя впечатление?

В ту пору я пережила столь сильный страх, что отчетливо помнила это чувство. Слишком отчетливо.

– Тем, как ты стояла, – без колебаний ответил он. – С первого взгляда видна царевна.

Я воззрилась на него в недоумении, и Антоний поспешил объяснить:

– То, как ты держалась после тех испытаний, после всей неопределенности и опасностей, было очень трогательно и производило сильное впечатление. Я сразу понял, что ты – необычный человек.

– Значит, тебя поразила моя осанка, манера держаться?

– Именно. В этом заключалось нечто особенное!

Надо же, а я тогда об осанке и не думала: в своей внешности меня больше волновал рост, волосы, чистота кожи.

– Ты увидел во мне то, чего сама я не могла разглядеть, – сказала я. – Наверное, стоит поблагодарить тебя за зоркость и наблюдательность.

Я немного помолчала.

– Но Габиний дорого заплатил за помощь, оказанную моему отцу, – это стоило лишения должности и опалы. Как ты избежал неприятностей?

– Мне повезло – опять это слово! Поскольку я занимал подчиненное положение, то никак не мог разделить вину Габиния, оказавшего открытое неповиновение сенату. И все же я рассудил, что лучше всего убраться от Рима подальше, и отправился в Галлию служить легатом под началом Цезаря. Так мне повезло в третий раз, ибо все остальное явилось следствием этого. Цезарь заметил меня, стал давать мне ответственные поручения, доверял мне… И когда во время войны с Помпеем я в глухую ночь рискнул всем в смертельной авантюре и прорвал морскую блокаду, Цезарь увидел во мне такого же игрока, как он сам, и проникся симпатией. В последней битве я командовал левым крылом его армии, сражавшейся с противником, имевшим подавляющее превосходство. В том сражении Цезарь одержал победу, и я разделил ее с ним.

У него было внушительное наследие. Судьба и вправду вела его шаг за шагом к чему-то очень большому.

Но и я, прежде чем оказаться здесь, столкнулась с множеством опасностей и крутых перемен. Пусть же хранители наших судеб не покинут нас теперь, накануне величайшего испытания!

– Если я думаю об этом слишком много, на меня нападает дрожь, – призналась я.

– Тогда не думай. Если идешь по узкому уступу, лучше не смотреть вниз. Стоит поддаться робости, как голова закружится, ты потеряешь равновесие и рухнешь в пропасть, – ответил он.

– Так-то оно так, – согласилась я. – Но тебе предстоит вести армию, и к этому следует подготовиться. Не зная о твоих планах, я буду переживать и бояться за тебя гораздо больше. Если заботишься о моем спокойствии, познакомь меня с ними.

– Что, прямо сейчас? – застонал Антоний. – Взять и выложить перед тобой карты? – Он встал и воздел руки. – Я так и сделаю, но имей в виду: их великое множество.

«Тем лучше, – подумалось мне. – Чем больше имеется материалов, тем тщательнее проведена подготовка, а значит, наши шансы победить повышаются».

– Ничего страшного. Еще рано, и я совсем не устала.

Вниз по бесконечным холодным и неосвещенным коридорам – ох уж это пристрастие Селевкидов ко всему огромному! – он повел меня к покоям, где хранились военные архивы и документы. Сонный страж, совсем юный парнишка, подскочил, вытянулся перед нами, а затем поспешил зажечь огонь и дополнительные лампы, чтобы разогнать сумрак и промозглую унылую сырость.

Антоний распахнул сундук, вытащил оттуда охапку свитков и плюхнул их на большой стол.

– Самые лучшие карты, какие у нас есть, – сказал он.

Две карты сползли со стола и легли у его ног. Самую большую он расстелил на столе, прижав тяжелой масляной лампой.

– Вот – здесь весь регион, от Сирии до Парфии и за ее пределами, – сказал он.

Столь масштабный и подробный чертеж произвел на меня впечатление.

– Где ты взял такую прекрасную карту? – спросила я.

– Сам начертил, – отозвался он. – Свел вместе все разведданные об этой территории. Смотри… – Он указал на обширные пространства за извилистой голубой линией реки. – Видишь, эти земли тянутся на восток, все дальше и дальше. Мы привыкли к тому, что река Тигр – это граница, за которой лежит восточная часть мира. Для жителя Парфии это дальний запад.