В память об этом событии в стамбульском дворце Топкапы немедленно возвели изящное строение — Багдадский павильон. Новый сефевидский император, шах Сафи I (1629-1642), был не чета шаху Аббасу. Он не замедлил попросить о мире. Мир был подписан 17 мая 1639 г. в Касри-Ширине. По условиям договора Иран соглашался уступить османам всю Месопотамию, но сохранял Восточную Армению и Азербайджан.

Шах Аббас, вне всякого сомнения, был великим сувереном, даже если Англия уже отбросила на него тень. Итог его внешней политики и войн оказался бесспорно положительным. Ещё с большим правом это можно сказать об итоге его внутренней политики и культурной деятельности. Он прокладывал дороги, строил караван-сараи, обеспечивал безопасность тех и других, проводил всё новые ирригационные работы и заботился о распределении питьевой воды, он основывал ковродельческие мануфактуры и контролировал качество их продукции, которая с XVI в. завоевала Европу, он следил за содержанием, за украшением и даже за реконструкцией старинных памятников, он организовал паломничество в Мешхед и во многом способствовал превращению святилища имама Резы в крупный религиозный центр, он влюбился в китайскую керамику, ввозил её, и его мастерские с тех пор во множестве выпускали изделия, имитировавшие работы эпохи Мин, он привлекал всевозможных художников, которые почти все приезжали жить в его столицу, тогда как после взятия Герата узбеками в 1510 г. они поначалу укрывались в Бухаре и Тебризе, и это при нём выделился крупнейший сефевидский миниатюрист Реза Аббаси (ок. 1565-1635), наконец, он основал новую столицу — Исфахан.

Тебриз, по всей видимости, был уязвим для османов, сделавших Азербайджан излюбленной мишенью своих нападений, и к тому же располагался в сильно тюркизированной провинции. В 1598 г. шах Аббас решил обосноваться в бывшей столице Сельджукидов, тогда пребывавшей в сильном упадке. Он сделал из Исфахана прекраснейший город Ирана, по мнению Андре Годара — прекраснейший город мира в ту эпоху, имевший население около 600 тыс. человек. В 1603 г. он депортировал туда армянское население Джульфы на Араксе, около тридцати тысяч человек, оценив их достоинства — трудолюбие, деловые способности, широкий взгляд на вещи, и поселил их к югу от реки, в предместье, которое получило название «Новая Джульфа» или просто Джульфа. Перемещение не прошло безболезненно: говорят, его проводили крайне жестоко, ценой многочисленных человеческих жертв, и называют голгофой. Но, поселившись на новом месте, армяне получили императорское покровительство и многочисленные льготы. Они, естественно, пользовались свободой вероисповедания и имели право строить столько церквей, сколько хотели. Они немедленно обзавелись многочисленными храмами, в число которых входил и собор — Ванк, освящённый в 1606 г. и расширенный в 1655 г. Они приобрели административную автономию и экономические привилегии, так что пошла молва об их процветании, привлекавшая многих других армян, которые приезжали сюда уже добровольно, и за несколько десятилетий население Новой Джульфы удвоилось. Это у них в XVII и особенно в XVIII в. останавливались многие европейцы, миссия португальских монахов, в 1653 г. — иезуиты, знаменитые и безымянные миряне, поляки, искавшие союзника против османов и увлёкшиеся персидскими коврами, прозванный «латинским Улиссом» римлянин — Пьетро делла Валле (в Исфахане в 1617-1621), некий Жан-Батист Тавернье (1605-1689), некий Жан Шарден (1643-1713) и двоюродный дед Жан-Жака Руссо (ум. 1753), чей надгробный камень на христианском кладбище города сообщает, что он был женевцем, часовщиком и прожил в Исфахане сорок восемь лет. Словно бы в ответ на эти визиты европейцев некоторые иранцы уезжали на Запад, и в их числе дипломат-курд Орудж-бек, позже получивший известность под именем Дона Хуана Персидского.

ИСФАХАН

Исфахан — конечно, не первый исламский город, который был построен на основе особого плана, но единственный, где, несмотря на досадные позднейшие перестройки, этот план ещё очень явно просматривается. Новый город был возведён к югу от старого, располагавшегося вокруг Большой мечети и базара, далеко от реки Зайендеруд, на территориях, несомненно, занятых садами. Его центром служила старинная площадь размерами 521 на 160 м, может быть, получившая эти размеры, чтобы на ней можно было играть в поло, с тех пор известная под названием Майдане-Шах, «площадь Царя» (ныне переименована в Майдане-Имам, «площадь Имама»). Она окружена длинными рядами строений, возведённых в два яруса и имеющих маленькие залы в форме айванов, занятых лавками (ныне грязных), и на каждой из её сторон есть более или менее внушительный фасад общественного здания. На севере — монументальные ворота, украшенные большой композицией с изображением Стрельца и ведущие на базар — обширный лабиринт крытых улочек, который тянется до самой Большой мечети и где можно найти много интересных строений (мечеть Хакима, перестроенная в 1654 г.). Напротив базара, на юге, находится Масджид-и Шах, мечеть Царя, ставшая, конечно, мечетью Имама (1611-1629), шедевр времён шаха Аббаса; в неё входят через коленчатый вестибюль, ставший необходимым, чтобы святилище было ориентировано на Мекку. Её декор — буйство прекраснейшего фаянса. В её архитектуре не было ничего нового, но гармоничность и размеры здания впечатляют (портик высотой 27 м, купол, поднимающийся на 52 м), и есть основания сказать, что здесь в последний раз были приложены все усилия, на какие было способно иранское исламское искусство. На востоке своё место занимает маленькое чудо — мечеть шейха Лотфоллы (1602-1619), лишённая двора и минаретов и имеющая достаточно скромные размеры, чтобы её можно было счесть частной молельней суверена. Никогда краски на стенах не были столь красивыми, но цвета купола, который бы не выдержал веса фаянсовых изразцов и поэтому облицован узкими поливными кирпичами, ещё более прекрасны. На четвёртой стороне площади, то есть на западе, на высоту 48 м поднимается портик царского дворца — Али-Капу (Высокие ворота, Возвышенная Порта, как сказали бы у османов), на самом деле не просто входная постройка, а сам по себе настоящий дворец, где большая лоджия с колоннами служила бельведером, откуда двор смотрел на действа, совершавшиеся на площади, на игры, парады, смертные казни; здесь были зал для аудиенций и комнаты для частных празднеств, как, например, очаровательный зал на шестом этаже, предназначенный для концертов.

Царский дворец, расположенный позади Али-Капу, представлял собой ансамбль лёгких и хрупких павильонов, поставленных в садах и окружённых бассейнами. Из них теперь осталось всего два: дворец «Сорока колонн» (хотя там их всего двадцать), Чехель-Сотун, отстроенный после пожара 1706 г. и состоящий в основном из большого зала размерами 24 на 11 м, и дворец Восьми раев, Хашт-Бехешт, построенный в 1669-1670 гг. и обновлённый в XVIII в., о котором Жан Шарден, которого он «столь умилил», сказал, что оттуда «выходишь всегда нехотя». Оба, как и Али-Капу, — настоящие картинные галереи, где можно видеть очаровательные композиции из растений, цветов и животных, выполненные ещё в традиционном духе и близкие к миниатюрам, а также изображения обольстительных женщин, персонажей, одетых по европейской моде, во многих случаях это и есть европейцы, и большие исторические полотна (битва при Чалдыране, приём Хумаюна, сражения шаха Аббаса с узбеками и Надир-шаха с Великим Моголом), причём те и другие по преимуществу относятся к XVIII в. и отмечены сильным западным влиянием. Там-то и происходили праздники, которые начинались с восьми утра и затягивались до поздней ночи, иногда длившиеся целую неделю.