— Я на рынке почти весь день провела, — вступает женщина, ещё более чернокожая, чем её дочь, — слушала, о чём торговцы и торговки разговаривают. В основном о том, кто с кем сошёлся, кто что купил. Шайку атамана Куруша поминали недобрым словом, обсуждали вышивку на жилетках Ната и Виктора. И вот что отметила — когда дети в возрасте до года умирают, горюют, конечно, но как-то смиренно. В общем — орнамент бытия знаком мне с детства.

— Надо же, Будур, постоянно забываю, что ты выросла в Мавритании, — улыбается мужчина, ходивший сегодня в город, — как-то ты органично вписалась в нашу жизнь. Ну а я поглядел на труд ремесленников. Это точно каменный век, даже в кузнице. От нашего уровня они отстали на несколько эпох. Даже стандартный тушёночный горшок я бы им не заказал. Шьют отлично, но ткани — позор моим сединам. Пряжу, в общем, переводят понапрасну.

— Кстати, — спохватывается вдруг Танка, — не факт, но впечатление такое, что есть в этих местах некий реальный властитель, и живёт он не в городе, а совсем даже наоборот. Поминали в разговоре шейха, но определения не давали. Вроде как что-то само собой разумеющееся. Я не стала пытаться уточнить, потому что не хотелось привлекать к себе внимания. Только по всему выходит, что городская администрация мнение этого шейха в расчет принимает.

— Хм! — это капитан. — Неучтённый фактор нарисовался. Как-то тревожно мне вас здесь оставлять. Может, не будете рисковать, вернётесь? Я сюда четыре раза в год захожу. Выясню по своим каналам потихоньку, что это за птица такая, тогда и начнём Шкурск обживать?

— Не стоит откладывать это дело, — вмешивается Нат. — Мы ведь не с официальной миссией, так, пожить приехали. Какое до нас может быть дело местным властителям?

* * *

Семейство рыбака действительно никакого особого внимания к себе не привлекло. Отец с юным зятем подлатали дом, стали выходить в море и ловить рыбку. Раскупали её быстро, поскольку отдавалась она недорого. Мать — угольно чёрная Будур — перестала пугать встречных своим лицом — к ней привыкли, как и к её дочери, Танке.

Достатка в их доме не было, нищеты не отмечалось. Живут люди, да и пусть себе живут. Завязались знакомства: и по соседству, и по рынку, женщины вообще много общаются, и некоторые свои тайны прекрасно хранят сообща. То, что из окрестностей порта и рыночной площади куда-то подевались беспризорные детишки, не привлекло к себе ничьёго внимания.

Жизнь текла привычным потоком до тех пор, пока не произошёл налёт банды атамана Куруша. Со свистом и гиканьем по улицам промчались верховые, уничтожая редкие патрули городских стражников. Выстрел из самострела, удар копья на скаку или короткая кровавая сеча — и шайке грабителей никто не препятствует. Кто мог — заперлись в домах за крепкими дверями. Лихоимцев не интересуют их жизни. На покинутой площади достаточно добычи. И в лавках, и в складах немало товаров. Тележки, упряжные и вьючные лошади. Зерно и ткани, изделия из металлов и керамика — всё это пакуется и грузится. Пока горожане не пришли в себя, пока не организовали отпор, надо торопиться. И, прежде всего, выводится колонна пленных: мужчины, женщины, дети. Все, кто не успел спрятаться и не попал под клинок, связаны и под охраной направляются в сторону гор. Надо отдать должное организованности налётчиков, вся операция не заняла и получаса.

Нат и Танка по крышам и через смежные дворы выбираются в сторону дороги, по которой стремительно отходит шайка. С забора вскарабкались на скалу, спустились по крутому склону и нырнули в кустарник.

— Вас бы за смертью посылать, — недовольно ворчит Виктор. Будур стаскивает с прибывших шаровары, и подаёт камуфляжки.

Переодевание происходит стремительно. Через минуту четыре невнятных силуэта перебираются через кручу, в обход которой идёт дорога. Успели вовремя, арбы и вьючные лошади только что прошли в сопровождении верховых и привязанных к сёдлам убитых разбойников. А вот пленные идут явно медленнее и уже отстали. Их охрана зорко поглядывает назад и торопит людей, подгоняя пинками и ударами тупых концов копий. Авангард, впрочем, не уходит в отрыв — колонна сплошная, и четыре верховых её замыкают. Голый склон, в верхней части которого у самого гребня расположились приднепровцы, не даёт ни малейшего шанса на скрытное сближение с неприятелем, до которого от трёхсот до полутораста метров.

Будур раскладывает сошки длинного ружья и устраивается справа от Танки, уже прильнувшей к прицелу. Выстрел звучит негромко и один из подгоняющих пленных разбойников падает. Затвор оттянут, патрон вставляется в приёмник и уходит в ствол.

Выстрел, и ещё один бандит лежит на пыльной дороге.

Пока работает снайпер, Виктор и Нат по-пластунски пытаются сократить дистанцию до врага. Один справа, второй слева медленно подползают. Да, одежда хорошо сливается с фоном, но они на открытом месте. Пусть не яркими пятнами, но различимы.

А в колонне начались непорядки. Пленники, которых перестали подгонять, замедлили движение. Бойцы арьергарда озираются по сторонам, падая по одному каждые десять-пятнадцать секунд. Мертвые верховые волочатся за лошадьми, застряв в стременах. Головная часть колонны останавливается, и — враг обнаружен на склоне справа. Гик, посвист, указующий взмах командирского клинка, пятеро всадников и полтора десятка пеших возниц и погонщиков устремляются в атаку.

Самозарядки Виктора и Ната начинают работать со ста метров. Емкости магазинов достаточно, чтобы уложить всех атакующих, если не слишком часто промахиваться. Из положения лёжа это получается. Атамана и ещё одного разбойника, пытающегося скрыться, достаёт Танка.

Колонна пленных, видя, что конвоиры померли, направляется обратно. Отряд, собранный горожанами в погоню, они встретят по дороге. А мужчины ползком возвращаются на гребень склона. Уфф! Можно возвращаться. Ловля лошадей, возврат награбленного — этим займутся без них. Кажется, всё получилось по-тихому.

* * *

А вот и не получилось. В городе много глаз и немало языков. Кто-то видел, как взбегали по шершавым, сложенным из грубого камня, стенам молодые рыбачёк и рыбацкая дочка, как с непонятным свёртком в непонятном направлении пробежал отец семейства, как чернокожая матрона выскользнула в окно и пропала из поля зрения.

Вспомнили и странный запах, исходивший от этих людей, что уловили чуткие носы, когда те перевязывали раненых, и нитки, которыми зашивали, и как кололи странными иголками. Городской лекарь никогда не забудет, как выперли его от ложа сына гончара, которому он собирался отрезать руку, чтобы спасти жизнь. И ещё, словно прозрели, обратили внимание на то, что с полгода, как перестали хоронить младенцев, и что в последние месяцы у честных жён не оттопыриваются вперёд одежды.

Тут же сообразили, что городская детвора приходит домой только ночевать, а все дни напролёт копошится вокруг в недавнем прошлом заброшенного домика рыбака, где живут эти неприметные… нет, уже не чужаки. Сколько раз одалживали у них горсть крупы или горшочек масла! Сколько мелких болячек и старых болезней покинули тела жителей этого небольшого городка! И тридцать семь мёртвых разбойников, убитых пулями — нашлись старики, которые знают, что это такое.