В лифтовом холле спорила группа соседей, назревал конфликт с жителями 28-го этажа. Кросланд бросал какие-то угрозы в пустую шахту лифта. Обычно в такой ранний час Лэйнг не обращал на него внимания; зачастую Кросланд и понятия не имел, о чем спор, – лишь бы началась стычка.

Из мрака за дверью с нарочитым равнодушием вышли хирург-ортодонт и его каменноликая жена. Немного постояли среди мусорных мешков, оглядываясь, затем Стил осторожно подобрался к Лэйнгу, взял его за руку – мягко, но властно, словно готовился к сложному удалению зуба, – и указал вниз.

– Они хотят запереть двери. Хотят переделать проводку двух лифтов так, чтобы от цоколя до 28-го остановок не было.

– А мы? – спросил Лэйнг. – Как нам выходить из здания?

– Дорогой мой, вряд ли они думают о нас. Наш 25-й – ключевой этаж для электросетей. Отрезав три этажа под нами, они получат буферную зону – разделят верхнюю и нижнюю половины дома. И прямо скажем, доктор, когда это произойдет, очень важно оказаться на нужной стороне…

Он замолчал – подошла сестра Лэйнга со своим электрическим кофейником. Стил отвесил поклон и растворился во мраке – маленькие ботинки ловко простучали среди мусорных мешков, пробор в волосах блеснул в неясном свете. Несомненно, он с той же ловкостью пролавирует среди будущих опасностей. Ортодонт вообще перестал покидать здание. После битв последних недель он, несомненно, ожидал бурного повышения спроса на качественную стоматологическую помощь.

Приветствуя Алису, Лэйнг осознал, что она тоже – если прав Стил – будет жить в темноте, с неправильной стороны демаркационной линии, с мужем-алкоголиком. Сестра пришла, якобы чтобы воспользоваться розеткой на кухне Лэйнга, но рассеянно поставила электрический кофейник на столик в прихожей и, выйдя на балкон, уставилась в утренний воздух, словно радуясь, что поднялась еще на три этажа.

– Как Чарльз? – спросил Лэйнг. – На работе?

– Нет… Он отпросился. По-моему, насовсем. А ты?

– Сегодня поеду. Хочешь, по дороге проведаю Чарльза?

Алиса словно не слышала. Она вцепилась в перила и начала раскачиваться, как девчонка.

– Здесь так мирно… Роберт, ты не представляешь, что творится.

Лэйнга позабавило замечание Алисы, что его не трогают события в высотке – типичное мнение старшей сестры, обреченной с детства присматривать за младшим братом.

– Заходи, когда захочешь. – Он положил ей руку на плечо, легонько придерживая – на случай, если она потеряет равновесие. В прошлом он всегда физически отстранялся от Алисы – она была слишком похожа на их мать, но теперь – и не только по сексуальным причинам – это сходство его заводило. Хотелось трогать ее бедра, гладить грудь.

– Можешь пользоваться моей кухней, – сказал Лэйнг. – Насколько я понимаю, нас ждет хаос. Здесь будет безопаснее.

– Хорошо. Только у тебя в квартире грязно…

– Я приберусь.

Лэйнг задумчиво посмотрел на сестру. Она сознает, что происходит? Не желая того, они только что условились о свидании.

По всей высотке люди паковали чемоданы, готовясь к путешествиям – коротким, но важным, – на несколько этажей вверх или вниз. Происходил скрытный обмен супругами. Шарлотта Мелвилл сошлась со статистиком с 29-го этажа и почти не появлялась в своей квартире. Лэйнг не обижался. Шарлотте нужен человек, который поможет раскрыться ее силе и твердости.

Подумав о Шарлотте, Лэйнг ощутил сожаление, что сам никого не нашел. Впрочем, необходимую поддержку даст ему Алиса, с ее немодной теперь приверженностью домашним ценностям.

Обнимая сестру за плечи, Лэйнг посмотрел на крышу высотки. Казалось, он не поднимался на обзорную крышу многие месяцы, но впервые его туда не тянуло. Он построит себе жилище на этом месте, с этой женщиной и в этой пещере.

Удобно пристроившись к полному мусорному мешку, Лэйнг сидел на полу и смотрел на груды немытой посуды в раковине. Разглядывая кухню в непривычном ракурсе – снизу вверх, – Лэйнг поразился, во что она превратилась. Пол был завален объедками и пустыми консервными банками. С удивлением Лэйнг насчитал шесть полных мусорных мешков – он-то думал, что мешок всего один.

Лэйнг вытер руки о замызганные штаны и рубашку и, откинувшись на мягкое ложе из собственных отходов, чуть не задремал. Пришлось с усилием подниматься. Неуклонный упадок, постоянное снижение стандартов продолжались – не только в квартире, но и в личных привычках. В какой-то степени были виноваты перебои с водой и электричеством, однако существенную роль играло и падение интереса к любым условностям. Никого из соседей уже не волновало, что они едят. Ни Лэйнг, ни его друзья неделями не готовили чего-либо приличного. Точно так же никого не волновало, чем напиваться, – лишь бы побыстрее заглушить оставшиеся чувства. Лэйнг неделями не притрагивался к любимым аудиозаписям. Даже речь его стала грубой.

Такому упадку и в себе, и в окружающих он почти радовался. Грязь, несвежая одежда и отказ от гигиены, падение интереса к пище и питью – все это помогало показать себя настоящего.

Раздалось гудение холодильника. Электричество вернулось, и аппарат принялся сосать напряжение. Из крана закапала вода – заработали насосы. Вспомнив сердитые слова Анны, Лэйнг попытался навести хоть какой-то порядок. Но через полчаса, таща мусорный мешок из кухни в коридор, остановился и бросил мешок на пол. Все это ничего не даст, бессмысленно переносить грязь из одного места в другое.

Гораздо важней – физическая безопасность дома. Он прошелся вдоль длинных книжных полок в гостиной, сбрасывая медицинские и научные тома на пол. Разобрал полки, отнес доски в прихожую и целый час суетился, превращая открытую квартиру в самодельную крепость. Тяжелые предметы мебели – обеденный стол и резной дубовый шкаф из спальни – он передвинул в прихожую, из кресел и письменного стола соорудил прочную баррикаду, затем перенес запасы пищи из кухни в спальню. Запасы были невелики, но позволят протянуть несколько дней – мешки риса, сахара и соли, банки с говядиной и свининой, черствая буханка хлеба.

Теперь, когда кондиционер отказал, в комнатах стало душно. Отчетливо веяло крепким, но не противным запахом, характерным душком квартиры – запахом самого Лэйнга.

Он содрал с себя грязную футболку и помылся в последних струйках воды из душа. Потом побрился и надел чистую рубашку и костюм. Если прийти в институт одетым как бродяга, можно выдать какому-нибудь остроглазому коллеге, что на самом деле творится в высотке. Лэйнг оценил себя в зеркале гардероба. Худющий, бледнокожий человек с синяками на лбу, в деловом костюме не по размеру, выглядел крайне неубедительно – так вышедший на свободу заключенный в чужом костюме моргает на дневной свет после долгого срока.

Укрепив запоры на входной двери, Лэйнг решился покинуть квартиру. К счастью, покинуть высотку было проще, чем передвигаться внутри ее. Словно неофициальная линия метро, один лифт, по всеобщему согласию, продолжал курсировать от главного вестибюля в рабочее время. Несмотря на это, повсюду ясно ощущалась атмосфера напряженности и враждебности. Баррикады из мебели и мусорных мешков загораживали вход на каждый этаж. Не только стены коридоров и холлов, но и потолки, и ковры были исписаны лозунгами – путаница кодированных сигналов, отмечающих атаки диверсионных групп с верхних или нижних этажей. Лэйнг еле сдержался, чтобы не нацарапать карандашом номер своего этажа на стене лифта – среди множества цифр, некоторые по три фута высотой, напоминавших записи в безумном гроссбухе. Испорчено было почти все, что только можно: зеркала в холлах разбиты, телефоны-автоматы сорваны со стен, обшивка на диване изрезана. Вандализм словно был для чего-то нужен – он прикрывал намерение жильцов высотки, сдирая телефоны, отрезать себя от внешнего мира.