провинциального дворянства важнейшую роль играли региональные центры, вокруг которых оно начало сплачиваться в XVII столетии, заключая браки на местах, объединяя свои владения, где возможно, занимая местные должности, даже если государство формально препятствовало этому (например, воеводские). Спрос на поместья был таким высоким, что у государства не было достаточно населенных земель для его удовлетворения, поэтому служилые часто получали меньше земли, чем полагалось в соответствии с их чином; объем ежегодных денежных и зерновых выдач также оказывался меньше положенного. Дворяне эксплуатировали своих крестьян интенсивнее, чем крупные землевладельцы (как светские, так и церковные) и стремились удержать их от бегства на окраины, где землевладельцы предлагали им лучшие условия. Начиная с 1630-х годов, дворяне постоянно подавали челобитные, иногда коллективные, от имени городского дворянского общества, прося защитить их от крупных земельных собственников («сильных людей»), требуя большей справедливости в местных судах и удлинения срок розыска беглых крестьян. Последний в первой половине XVII века был увеличен с 5 до 15 лет и наконец, по Уложению 1649 года розыск стал бессрочным. Крепостное право окончательно оформилось, в интересах дворянского сословия.

По иронии судьбы, дворянская конница в это время как раз начала сходить со сцены. Московская знать ответила на эти вызовы, сделав своей главной опорой земельную собственность и начав занимать высшие должности в центральных учреждениях, но у провинциального дворянства не было особого выбора. Несмотря на то что с середины XVI по середину XVII века насчитывалось 25 тысяч конных дворян, слабость этих формирований стала очевидной в ходе Смоленской войны (1632–1634), когда из стотысячной армии лишь 16 тысяч человек представляли конницу старого образца; не менее 10 тысяч провинциальных дворян, неспособных обеспечить себя снаряжением для полевых действий, были посланы для усиления местной или крепостной обороны. К моменту начала Тринадцатилетней войны (1654–1667) дворяне из провинции были записаны в рейтарские полки, где они проходили переобучение. При этом они сохраняли свой статус, проходя службу в полках, составленных исключительно из дворян, и могли владеть поместьями и крепостными (в отличие от обычных рейтаров, которые размещались на постой и получали жалованье). В 1678 году служить в полках старого образца разрешалось лишь богатейшим московским дворянам, имевшим от 24 крепостных хозяйств. Все остальные записывались в ряды легкой конницы либо даже пехоты (беднейшие дворяне). Тем самым подрывался сам смысл существования дворянства.

Поместную знать – особенно провинциальную – спасло от исчезновения то обстоятельство, что она играла видную роль в местном управлении и служила опорой самодержавию. Власть дворян над крепостными фактически сделала их главами местных административных органов, что избавляло государство от трат на создание разветвленного бюрократического аппарата и полицейских сил. В политическом отношении государство нуждалось в поддержке дворянства, испытывая постоянную нехватку людских ресурсов. Дворяне постепенно были включены в состав модернизированной армии, сохранив признаки своего положения и могущества: свободу от тягла, исключительное право владения землей и крепостными. В 1682 году было отменено местничество – порядок замещения должностей в зависимости от знатности рода и от должностей, занимавшихся предками (см. главу 7), изжившее себя за несколько десятилетий до того. Однако после этого стали составляться родословные книги для определения того, кто причислен к элите – первый шаг на пути формирования корпоративного дворянского сознания. В первом десятилетии XVIII века ополчение старого образца было преобразовано в легкую конницу, а полки, состоявшие из одних дворян, упразднены. В то же время московское боярство и дворянство оставались нетронутыми, что и предопределило петровские реформы.

БЮРОКРАТЫ КАК ПРЕДСТАВИТЕЛИ ЭЛИТЫ

Московские писцы и дьяки также привлекались государством к сотрудничеству, хотя и располагали меньшими привилегиями, чем военная элита. Отдельные дьяки продвигались достаточно высоко, добиваясь влияния на государственные дела и получая те же привилегии, что и бояре – в частности, право владеть землей и крепостными. Большинство же дьяков и подьячих, и в Москве, и в провинции, занимали отчетливо «срединное» положение, не неся тягла, но одновременно не имея права владеть землей. Должность давала им возможность получать вознаграждения и подарки. По этой причине бюрократия была довольно разнородной в социальном отношении. Должности в московских приказах по большей части являлись наследственными, но речь не шла о замкнутом сословии. По мере разрастания бюрократического аппарата на службу стали брать любых грамотных людей откуда только возможно. На протяжении XVII века государственные учреждения в центре страны пополнялись выходцами из духовенства и даже провинциального дворянства. На севере к службе привлекали государственных крестьян, в приграничье – местных дворян и служилых людей (казаков, стрельцов). Эту социальную мобильность хорошо иллюстрируют данные о подьячих Поместного приказа за 1707 год: 31 % были сыновьями приказных, 30 % происходили из духовенства, 14 % – из провинциального дворянства, 7 % – из холопов, 6 % – из тягловых городских сословий, 4 % – из ремесленников, работавших при дворе, 3 % – из служилых «по прибору», 2 % – из военнопленных.

Как указывалось в главе 7, помимо жалованья приказные служащие получали вспомоществование от местных общин в виде жилья, определенного количества продовольствия и подарков (вставая тем самым на скользкий путь, который вел ко взяточничеству). Общины также поддерживали тех своих членов, которые направлялись на службу в провинцию – воевод, соляных и винных откупщиков, переписчиков и т. п. Такая система называлась «кормлением» и продолжала существовать в XVIII веке – еще один способ для государства сэкономить на содержании войска и административного аппарата.

Во многих государствах раннего Нового времени, помимо военной элиты, появилась и гражданская, принадлежность к которой была знаком могущества и престижа – законники, нотариусы и прочие образованные персоналы («дворянство мантии», как их называли во Франции). В Московском государстве этого не случилось – лишь немногие подьячие становились дьяками, и их статус был существенно ниже, чем у дворян-воинов. Более того, происходило обратное: военные поступали на службу в центральные приказы, занимая в большинстве из них высшие должности, кроме тех, где требовались специальные знания – Стрелецкий и Посольский приказы, а также Приказ тайных дел, возглавлявшийся самим царем. Главами этих приказов, как и раньше, являлись опытные бюрократы. К 1680-м годам почти половина дьяков в центральных приказах происходила из московской приказной элиты, а в начале XVIII века их доля выросла до 60 %. Но дворяне, перешедшие с военной службы, презирали приказную и, отвергая скромные должности, стремились быть лидерами, а не знающими чиновниками. Гражданская служба по-прежнему оставалась малопрестижной.

НИЗШИЕ ВОЕННЫЕ ЧИНЫ

Государство постоянно испытывало трудности, стараясь найти людей для удовлетворения вновь возникавших потребностей в условиях ограниченных ресурсов, причем таким образом, чтобы не угрожать статусу верхушки общества. У него попросту не было достаточного количества земель и крепостных, чтобы раздавать их